Скачать текст произведения

Бонди С.М. - Драматургия Пушкина. Часть 17.

17

Последнее обращение Пушкина к театру относится к 1834—1835 годам. В это время он затевает одну за другой три пьесы, связанные между собой многими общими чертами. Ни одну из них он не окончил: самый ранниќ замысел — драма о женщине, ставшей римским папой, — остался только в виде первоначального наброска плана, который трудно точно датировать (примерно относится к 1834—1835 гг.). Следующая по времени пьеса, так называемые «Сцены из рыцарских времен», была написана почти до половины и в августе 1835 года оставлена. Наконец, в сентябре того же года Пушкин набрасывает план драмы о сыне палача и сочиняет первую сцену драмы (отрывок «От этих знатных господ покою нет»).

Пьесы эти уже не имеют того характера драматургического и психологического эксперимента, какў«Маленькие трагедии». Они, как можно судить по сохранившейся части «Сцен из рыцарских времен», и значительно крупнее их по размерам, хотя сильно уступают размерам «Бориса Годунова». Можно до известной степени говорить о возвращении Пушкина к крупной театральной форме. Это тесно связано с новым содержанием задумываемых пьес и с новыми настроениями Пушкина.

Вопрос о политических взглядах Пушкина в последние годы его жизни недостаточно разработан в науке. Но, во всяком случае, у нас есть ряд фактов, говорящих о несомненном подъеме политического настроени§ в эти годы. В это время Пушкин усердно читает французских историков, начинает сам писать историю французской революции, работает над «Историей Пугачева» и «Капитанской дочкой»; наконец, у нас есть свидетельство А. Н. Вульфа, которому Пушкин говорит, что он «возвращается к оппозиции...».

В эпоху этого оживления и углубления интереса к народным движениям Пушкин снова думает о крупной театральной форме, снова, как во времена­«Бориса Годунова», привлекает театр для выражения своих новых социально-исторических и политических идей и размышлений. Но есть существенная разница и в содержании этих идей, и тем самым в форме, в которую они отливаются. Если в эпоху написания «Бориса Годунова» Пушкин видел три действующие исторические силы: самодержавная власть, дворянство (единственный культурный слой) и народ, крестьяне, то теперь он все более внимательно присматривается к новой силе — буржуазии. Он обращает внимание на то, что она все более начинает проявлять себя даже в той области, которая Пушкину казалась всецело уделом дворянского класса, — в области литературной деятельности. Он видит, как постепенно создается новый слой недворянской, разночинной интеллигенции, отличающейся не только социальным происхождением, но и особенностями идеологии. Он начинает предвидеть большую историческую роль этого слоя в будущем России. В «Путешествии из Москвы в Петербург», в главе «Москва», написанной, по-видимому, в 1835 году, Пушкин, говоря об упадке дворянства, сказывающемся в обеднении Москвы, прибавляет: «Но Москва, утратившая свой блеск аристократический, процветает в других отношениях: промышленность, сильно покровительствуемая, в ней оживилась и развилась с необыкновенною силою. Купечество богатеет и начинает селиться в палатах, покидаемых дворянством...» В первоначальной редакции главы «Ломоносов» мы читаем: «Даже теперь наши писатели, не принадлежащие к дворянскому сословию, весьма малочисленны. Несмотря на то, их деятельность овладела всеми отраслями литературы, у нас существующими. Это есть важный признак и непременно будет иметь важные последствия».

Пушкин изучает западноевропейскую историю, где процесс возвышения буржуазии зашел несравненно дальше, чем в России, гд屫важные последствия» этого явления сказались уже вполне отчетливо43.

В этой связи, по-видимому, и нужно понимать темы всех трех упомянутых драматических замыслов. Везде, как отметил еще в 1881 году Анненков, героем драмы является лицо низкого происхождения, достигающе¦ в конце концов высокого положения в феодальном обществе: дочь ремесленника становится папой, сын палача делается рыцарем и получает руку знатной девушки, сын суконщика Франц тоже, по-видимому, добивается руки Клотильды. Социально-историческая тема явно присутствует во всех трех замыслах, а второй из них (и единственный, наполовину осуществленный) представляет собой драму о крестьянском восстании в XIV веке или даже шире — о гибели средневекового рыцарства, о победе крестьянства и буржуазии.

О драматической форме трех задуманных пьес мы не можем судить вполне определенно. Можно говорить только ос«Сценах из рыцарских времен» да отчасти о драме о сыне палача, для которой Пушкин написал одну сцену. Надо заметить, что Пушкин сам колебался относительно той формы, которую должны были принять его драматургические замыслы. Колебания эти крайне интересны. Написав свой план «драмы о папессе Иоанне» и разбив затем ее содержание на три акта, Пушкин затем приписал следующие слова: «Если это драма, она слишком будет напоминать Фауста — лучше сделать из этого поэму в стиле «Кристабель», или же в октавах» (V, 633).

Интересно, что Пушкин отказывается делать из этого произведения драму новсе не потому, что такой сюжет и план, прослеживающий шаг за шагом биографию героини, мало подходят для драмы и гораздо естественнее укладываются в повествовательную форму. Причиной отказа от замысла является лишь то случайное обстоятельство, что в драматической форме данное произведение слишком походило бы на «Фауста». Пушкин оставался верен своему взгляду на драму как на форму, не требующую специального приспособления событий для создания сюжетного, фабульного напряжения. Если бы он осуществил свою «Папессу Иоанну», то это снова была бы цепь небольших сцен, построенных, каждая в отдельности, с сильнейшей и напряженнейшей драматичностью и связанных между собой тонкими нитями художественных соответствий или контрастов, наподобие музыкальной сюиты.

План драмы о сыне палача настолько лаконичный и неполный (ср. «Он делается рыцарем и т. д.», «он получает ее руку и т. д.»), что вовсе не дает возможности судить о строении драмы в целом. Но зато написана целиком первая сцена, из которой мы прежде всего видим, что задумана была Пушкиным прозаическая драма. Первая сцена — это монолог тюремщика, превосходно, по-шекспировски построенный на остром противоречии между зловещей темой (о казни, о палаче, о поведении приговоренных к смерти и их родных) и равнодушно профессиональным тоном самой речи: «Простых людей, слава богу, мы вешаем каждую пятницу, и никогда с ними никаких хлопот. Прочтут им приговор. священник причастит их на скорую руку, дадут бутылку вина, коли есть жена или ребятишки, коли отец или мать еще живы, впустишь их на минуту, а чуть лишь слишком завоют или заболтаются, так и вон милости и просим. На рассвете придет за ним Жак-палач — и все кончено...»

В этой же короткой сцене есть еще одна черта настоящего драматургического искусства, характерная для пушкинской манеры: начавшись грубоватым, комически зловещим монологом тюремщика, картина заканчивается молчаливой сценой, полной глубокого драматизма. Тюремщик «отворяет двери. Входят графиня (жена осужденного на смерть вельможи. — С. Б.) и дочь ее, обе в черном платье. Тюремщик им низко кланяется».

Эта драматическая пантомима прекрасным контрастом заключает первую сцену драмы. Пушкин здесь снова применяет тонкий художественный эффект, употребленный в «Каменном госте» для первого появления героини драмы: она молча, без единого слова, проходит по сцене в траурном платье (ср. первое появление Доны Анны).

Все это, однако, отдельные разрозненные моменты брошенных в самом начале замыслов. Гораздо отчетливее мы можем судить о последнем этапе пушкинской драматургии по «Сценам из рыцарских времен».

Видимо, художественная задача Пушкина была здесь совершенно иная, чем в «Борисе Годунове» и в «Маленьких трагедиях». Здесь нет ни изображения исторической эпохи в ее конкретных, исторически засвидетельствованных чертах, с подлинными историческими персонажами, с стремлением разгадать и изобразить мотивы их действий, ни углубленного анализа человеческой души в ее высшем напряжении. Здесь Пушкин ставит себе задачу дать максимально обобщенный образ исторической эпохи, синтетическое изображение, вобравшее и сконцентрировавшее в себе разрозненные черты, типичные для данной эпохи.

Такая обобщенность, синтетичность присуща всему драматургическому строению пьесы и проникает все ее моменты от самых общих построений до стиля речей персонажей. Интересно сопоставление «Сцен рыцарских времен» с «Жакерией» Мериме. Целый ряд моментов заимствован Пушкиным из этой пьесы — сходные ситуации, персонажи, диалоги, и тем не менее драма Пушкина и пьеса Мериме относятся к совершенно различным драматургическим системам. «Жакерия» принадлежит к числу «исторических сцен», представляющих историю в лицах, написана для чтения, а не для сцены, главный упор сделан на историко-бытовые подробности, на колорит эпохи. «Сцены» Пушкина, наоборот, — чистый театр, и притом призванный сконцентрировать в самом лаконичном выражении большое историко-социологическое обобщение.

И стремительный ход событий в драме, и простота основной интриги, выраженной в двух противопоставленных символах — железные латы рыцарей и порох, взрывающий феодальный замок, и строго определенная, почти схематическая социальная характеристика действующих лиц, и их речи, носящие иной раз характер условных социальных и исторических формул, — все это придает сценам известную схематичность, вернее, символичность.

Символический характер носят и введенные в драму фигуры Фауста — изобретателя книгопечатания и Мефистофеля. Появляясь в самом конце пьесы, они не могли, конечно, получить в ней нужного психологического развития. Они вводились как готовые литературные образы, обогащенные всеми связанными с ними поэтическими и философскими ассоциациями.

Написанная Пушкиным часть пьесы показывает, с каким блеском он сумел совместить известную схематичность, условность с необыкновенной яркостью и конкретностью отдельных образов, их психологии н речей.

Эти новые опыты драмы, как уже говорилось, не получили у Пушкина полного развития и завершения. Мы видим только наброски новой, своеобразной — синтетической и «символической» драматургии, резко отличающейся и от «Бориса Годунова», и от углубленно психологических «Маленьких трагедий».

Своеобразный замысел повлиял и на чисто внешнюю форму драм. Пушкин отказывается от своего белого пятистопного ямба и пишет драму целиком прозой. По и такая форма не вполне удовлетворяет его. Пушкин набрасывает два варианта начала «Сцен из рыцарских времен» рифмованными ямбами — четырех- и шестистопными. При этом, если правильны хронологические соображения, приведенные в моем комментарии к этой драме в академическом издании, то колебания между прозой и стихами у Пушкина были с самого начала. Первый набросок написан четырехстопным ямбом:

Ох, горе мне, Мартын, Мартын!44
Клянусь, ей-ей, ты мне не сын.

Эта оригинальная форма, возможно, восходит к испанскому театру, к драмам Кальдерона, Тирсо де Молина и т. д., в которых нередко фигурирует рифмованный стих, аналогичный русскому четырехстопному ямбу.Ё

Отказавшись от нее, Пушкин пишет драму прозой: это тот основной текст, который у нас есть.

И, наконец, в третий раз Пушкин начинает сначала, перекладывая первый монолог Мартына в шестистопные ямбы:

Эй, Франц, я говорю тебе в последний раз:
Я больше не хочу терпеть твоих проказ.
Уймись или потом поплачешь, будь уверен.
— Да что ж я делаю?
— Ты? вовсе ничего.
И в том-то и беда. Ты, кажется, намерен
Хлеб даром есть...

Таким образом, перед нами как будто замыкается круг: начав свою драматургическую деятельность шестистопными ямбам膫Вадима», Пушкин возвращается к этому размеру в последней редакции своих «Сцен...». Но какая разница между риторическими, на французский лад построенными александрийскими стихами декабристской трагедии и живыми разговорными интонациями стихотворного наброска «Сцен из рыцарских времен»!

Смерть помешала Пушкину довести до конца последний этап своей драматургии, но общие черты этого этапа более или менее ясны.

Таков сложный и в то же время закономерный ход развития Пушкина-драматурга, обнаруживающий еще раз теснейшую и глубочайшую связь всего его творчества — от основной проблематики до частностей формы — с общим мировоззрением, с общественными настроениями Пушкина, одного из самых «политических» русских поэтов XIX века.

Созданные им драматические произведения входят в общий ряд его поэтического творчества, занимая там самые высокие места («Борис Годунов», «Маленькие трагедии», «Русалка»). В то же время они представляют собой особую систему, не похожую на традиционный европейский театр, особый пушкинский театр, сочетающий черты яркого реализма и гениальной простоты, отсутствие эффектов — с необыкновенно тонкими и глубокими приемами чисто художественного воздействия.

1940