Бонди С.М. - Памятник. Часть 3.
3
Новые неверные толкования пушкинского стихотворения касаются смысла двух последних строф его:10
...И долго буду тем любезен я народу,
Что чувства добрые я лирой пробуждал,
Что в мой жестокий век восславил я свободу
И милость к падшим призывал.
Веленью божию, о муза, будь послушна,
Обиды не страшась, не требуя венца;
Хвалу и клевету приемли равнодушно,
И не оспоривай глупца.
По одному из толкований, в первом четверостишии говорится вовсе не о политических вопросах ‹«восславил свободу» — писал революционные стихи; «милость к падшим призывал» — добивался освобождения декабристов), а о вопросах эстетических и моральных. «Призывал милость к падшим» — значит «призывал смотреть на людей без злобы, на падших — с милосердием, на несчастных — с состраданием».
«Свобода» в стихотворении Пушкина обозначает будто бы не столько политическую свободу, сколько главным образом «полноту наслаждения, доставляемого искусством», «проявление высокой духовной раскованности, внутренней человеческой свободы»; «...высокая свобода, приходящая в моменты творчества и созерцания искусства — та свобода, когда человек как будто все может, когда перед его внутренним взором открывается целый мир, когда он властен быть свободным даже в том унижении, которому подвергает его «жестокий век»...».
По другому толкованию, Пушкин в четвертой строфеЊ«Памятника» высказывает не собственное мнение о ценности своей поэзии, о ее праве на любовь народа в будущем, а понимание этой поэзии «народом», «толпой», понимание заведомо неверное, прямо противоречащее взглядам самого Пушкина на цели поэзии вообще и на его собственное творчество в частности. Вот почему, чему, указывают приверженцы такого толкования, вслед за этой строфой идет последняя, где поэт увещевает свою музу не страшиться обиды, равнодушно относиться и к хвале и к клевете и не оспаривать глупцов, не понимающих настоящего смысла его поэзии.
Ошибочность первого,Ќ«расширенного» истолкования четвертой строфы «Памятника», истолкования, уводящего от политики и приближающего смысл стихотворения к переделкам Жуковского, будет разъяснена дальше.
Что касается другой ошибки — утверждения о том, что Пушкин в этой строфе передает не свои мысли, а неверное, упрощенное, пошлое понимание его поэзии «народом», будущими поколениями, то происхождение этой ошибки можно понять. Она как будто бы подсказывается самим текстом пушкинского стихотворения...
В самом деле, и Державин и Гораций, которым он следовал, сказав о долговечности своей славы, о широком распространении ее, перечислив «заслуги» своей поэзии перед историей, перед народом, заключают стихотворение гордыми строками, обращенными к Музе (у Горация — к Мельпомене) :
О муза! возгордись заслугой справедливой,
И презрит кто тебя, сама тех презирай;
Непринужденною рукой, неторопливой
Чело твое зарей бессмертия венчай.
У Горация (буквальный перевод) : «Испытывай гордость, добытую заслугами (иначе: «заслуженную гордость»), Мельпомена, и благосклонно увенчай мне волосы Дельфийским лавром».
Хотя Державин в этих стихах и упоминает во второй строке о недоброжелателях, которые не хотят оценить достоинства его музы11, однако это нисколько не нарушает общего спокойного, гордого, «светлого» тона заключительной строфы его «Памятника», так же, как и «Памятника» Горация («Exegi monumentum»).
Между тем у Пушкина последняя строфа и по содержанию и по тону звучит совершенно иначе. Сказав в стихотворении о своей вечной, неувядающей славе: «...доколь в подлунном мире//жив будет хоть один пиит», и о том, за что будут читатели любить его поэзию («...буду тем любезен я народу...»), Пушкин неожиданно заключает стихотворение грустными, горькими стихами, в которых убеждает свою музу смириться с судьбой, не бояться обидных, клеветнических оценок, равнодушно относиться к похвалам, не требовать «венца» (которым гордятся и Гораций и Державин) и не спорить с глупцами, не понимающими пушкинского творчества...
Такое резкое противоречие между содержанием стихотворения и его заключением естественно могло навести на мысль, что Пушкин огорчен, обижен неверным истолкованием смысла его поэзии, что любовь народа к нему будет основываться на этом глупом, искаженном понимании...
И не мудрено, повторяю, что некоторые исследователи (Владимир Соловьев, М. Гершензон, В. Вересаев), которые по своим убеждениям не могут согласиться с тем, что перечисленные Пушкиным стороны его поэзии12 являются его «заслугой» перед человечеством, считают, что именно эти оценки Пушкин приводит не как свои, а как ложное понимание его поэзии, свойственное «народу», и что Пушкин призывает музу смириться с этим как с неизбежностью...
Хотя этой точки зрения сейчас, кажется, никто не придерживается, и не раз были предложены в общем правильные объяснения причин этого резкого противоречия между последней строфой «Памятника» и всеми предыдущими, все же мне представляется необходимым еще раз вернуться к этой теме и тем самым напомнить те конкретные обстоятельства, которые вызвали к жизни это стихотворение — очень важное, повторяю, для понимания позиции Пушкина в последние месяцы его жизни.