Тынянов Ю.Н. - Пушкин и Кюхельбекер. Часть 2.
II
К 1835 г. относится стихотворение Пушкинаќ«Полководец», посвященное Барклаю-де-Толли. Стихотворение было резко полемической, направленной против официальной истории с ее избранными, канонизованными героями 1812 года апологией теневой и полуопальной исторической фигуры и вызвало в свою очередь полемику. Пушкин печатает в ответ на полемику в IV книге «Современника» 1836 г. стихотворение «К тени полководца», предпосылая ему объяснение, где между прочим пишет о Барклае-де-Толли: «Ужели после 25-ти летнего безмолвия поэзии не позволено произнести его имя с участием и умилением? Вы упрекаете стихотворца в несправедливости его жалоб; вы говорите, что заслуги Барклая были признаны, оценены, награждены. Так, но кем и когда?.. Конечно не народом и не в 1812 году. Минута, когда Барклай принужден был уступить начальство над войсками, была радостна для России, но тем не менее тяжела для его стоического сердца. Его отступление, которое ныне является ясным и необходимым действием, казалось вовсе не таковым: не только роптал народ, ожесточенный и негодующий, но даже опытные воины горько упрекали его и почти в глаза называли изменником. Барклай, не внушающий доверенности войску, ему подвластному, окруженный враждою, язвимый злоречием, но убежденный в самого себя, молча идущий к сокровенной цели и уступающий власть, не успев оправдать себя перед глазами России, останется навсегда в истории высоко-поэтическим лицом». Пушкин говорит здесь как современник и свидетель двенадцатого года.
О настроении лицея в 1812 г. можно было судить только по лицейским журналам. Такова анонимная статейка «Слова истинного Русского от 1813 года»6 (отрывок лицейского журнала–«Для удовольствия и пользы»). Статейка написана в духе ростопчинских афишек. Но в лицей проникали и другие настроения, и другие влияния. В частности, 24 августа 1812 г., когда главным военным и политическим вопросом был вопрос о Барклае, в лицей была отправлена горячая апология Барклая.
Барклай-де-Толли был в родстве с матерью Кюхельбекера Юстиной Яковлевной; по рекомендации Барклая Кюхельбекер и был определен в лицей; имена Барклаев часто мелькают в переписке матери с сыном, главны образом как имена покровителей.
Восьмого августа 1812 г. состоялось назначение главнокомандующим Кутузова. В письме от 24 августа 1812 г. мать пишет Кюхельбекеру (оригинал по-немецки):
«Благодарю тебя за твои политические известия, ты легко представишь, что здесь говорят много вздора, из которого кое-что и верно, хотя многое преувеличено. Я напишу тебе о генерале Барклае только то, что совершенно достоверно и что скоро подтвердится в приказе корпусного генерала (des kommandierenden Generals) и выйдет бюллетенем. Император предоставил ему выбор: возвратиться в Петербург и снова исполнять обязанности военного министра или оставаться при армии. Барклай совершенно естественно выбрал последнее и командует первой частью главной армии под начальством главнокомандующего (Chefs). Если бы была хоть мысль об измене или о чем-нибудь, что ему можно было вменить в вину, — разве император поступил бы так? Однако Барклай теперь дает доказательство того, что любит свое отечество, так как по собственной воле служит в качестве подчиненного, тогда как он сам был главнокомандующим. Впрочем, пишу это для тебя, — учись не быть никогда поспешным в суждениях и не сразу соглашаться с теми, которые порицают людей, занимающих в государстве важные посты. Как часто случаются времена и обстоятельства, когда они не в состоянии действовать иначе, а отдаление и очень часто вымышленные сообщения враждебно настроенных и легкомысленных умов (Köpfe) вредят чести великого мужа. Я не хотела здесь писать оправдания генерала Барклая, я не сумею этого сделать, потому что я не военный и не муж, — я хотела только дать урок моему милому Вильгельму, о котором знаю, как часто увлекается он своими чувствами, урок — не так слепо верить всему, что он слышит. В твоем положении не следует противоречить, но не нужно выносить свой приговор, пока не скажут своего мнения заслуживающие доверия люди, которые имеют на это право по своему положению и опыту, или пока не выйдет манифест правительства. Но довольно об этом. Конечно теперь много разговоров и очень часто среди множества ложных слухов можно уловить и кое-что верное».
Таким образом перед нами серьезная политическая апология Барклая, написанная именно в минуту, когда Барклай принужден был уступить начальство над войсками, апология несомненно предназначенная для прочтения товарищам. Она характеризует степень политической страстности тринадцатилетних и пятнадцатилетних «лицейских» (5 октября того же года мать возражает против желания Кюхельбекера итти добровольцем в армию, указывая на безнравственность юнцов в corps des volontaires*, протестуя против «убоя детей» и наконец указывая, что это прервало бы его образование).
Все «лицейские», в том числе и Кюхельбекер, повидимому были твердо убеждены в измене Барклая; в письме приведены главные пункты защиты Барклая: 1) любит свое отечество, так как по собственной воле служит в качестве подчиненного, тогда как сам был главнокомандующим, 2) ему вредят отдаление и вымышленные сообщения враждебно настроенных лиц.
Эти пункты апологии мы встречаем и в позднейшем стихотворении Пушкина «К полководцу».
В своем объяснении Пушкин дважды вспоминает о том историческом моменте, когда Барклай-де-ТоллиЇ«уступил начальство»: «Минута, когда Барклай принужден был уступить начальство над войсками»...; «уступающий власть, не успев оправдать себя перед глазами России...»
Нет сомнения, что резкая апология Барклая, полученная в лицее именно в этот момент, была первой апологией Барклая, известной Пушкину, запомнилась и легла в основу его отношения к отодвинутой на задни план официальной историей фигуре Барклая.