Биография А. П. Ганнибала - [Перевод]


Рукою Пушкина. Несобранные и неопубликованные тексты. — 1935.
Изучение языков и переводы


5.

Биография А. П. Ганнибала

А<брамъ> П<етровичъ> Ан<нибалъ> былъ действительно заслуженный
Генералъ въ Имп<ераторской> Русской службе, кавал<еръ>
орд<еновъ> Алекс<андра> Невск<аго> и Ан<ны>. Родомъ

                                                                            въ

былъ африканский арапъ изъ Абиссинии, сынъ тогдашния времена

                                   въ

сильнаго Владельца Абиссинии, столь гордаго своимъ
произхождениемъ, что выводилъ оное прямо отъ Аннибала.

Сей Владелецъ

[Этотъ нрзбр] былъ Вассаломъ Отом<анской> Имп<ерии> въ конце
прошедшаго столетия, взбунтовавшагося противу Тур<ецкаго>
Правл<ения>, вместе со многими другими князьями, утесненными
налогами. После многихъ жаркихъ битвъ сила победила.

                          8 летъ

И сей Ганнибалъ какъ меньшой сынъ Влад<ельца>, вместе

                                         юношами

съ другими знатными [отроками] былъ отвезенъ въ залогъ
въ Конст<антинополь>. Жребий сей долженъ былъ миновать
отрока. Но мать его была последняя изъ 30 женъ Афр<иканскаго>
Владельца — Проччия Княгини, поддержанныя своими связями,

{следующая страница}

чрезъ интриги родственниковъ, обманомъ посадили его

                                                                     единственная, любимая

на корабль, назначенный для отвоза залоговъ. — Сестра его, старее
его несколькими годами, имела довольно духа, чтобъ
бороться за него. — Она уступила силе, проводила его до
лодки, надеясь просьбами его избавить или изкупить жертвою
всехъ своихъ драгоценностей. — Но видя, что все ея старания
были тщетны, бросилась она въ море и утонула. — Въ
самой глубокой старости текли слёзы его въ воспоминании любви

                          всегда

и дружбы — и живо и ново представлялась ему сия картина. —
Вскоре после привезенъ былъ А<ннибалъ> въ Конст<антинополь>,
и вместе съ другими юношами принятъ въ сераль
Султана, где пробылъ годъ и несколько месяцевъ.

Петръ имелъ горесть видеть, что подданные его опорствовали1
къ просвещению, желалъ [иметь] показать симъ примеръ
надъ совершенно чуждою породою людей и писалъ къ своему
посланнику чтобъ онъ прислалъ ему Арапчинка съ хорошими
способностями — Сей (за одно съ Визиремъ) съ немалой опасностию
прислалъ ему 3. [Из] Между темъ одинъ изъ его
братиевъ наследовалъ ихъ престарелому Отцу. Въ сие время
посланникъ послалъ Ибрагима Аннибала, другова арапа, и еще
одного Рагузинца. Имп<ераторъ> былъ чрезвычайно доволенъ и

                                                                    его

принялся съ большимъ вниманиемъ за [ихъ] воспитаниемъ,2
придерживаясь главной своей мысли. Петръ, по своей прозорливости,
увиделъ тотчасъ разположения детей, <Аннибала> какъ

                                               илъ

живого, смелаго назнач[еннаго] въ военную службу, Рагузинца
тихаго, разсудительнаго, глубокомысленнаго въ статскую — и
сей былъ известенъ въ последствии подъ именемъ Графа Рагузинскаго.

Ган<нибалъ> неразлучный съ Императоромъ спалъ то въ
его кабинете, то въ его токарне, и вскоре потомъ сделался
тайнымъ секретаремъ своего Имп<ератора>. — Государь имелъ

{следующая страница}

всегда надъ своей постелью Аспидную доску; ~~~~~~~~~~~~ государь

                           приходившия ему мысли

писалъ ночью √, а Ан<нибалъ> утромъ переписывалъ [и
от] и разсылать3 по разнымъ коллегиямъ. — Государь былъ день
ото дня более убежденъ дарованиями сего юноши, и подъ собственнымъ
своимъ надзоромъ далъ ему лучшихъ учителей —
особенно математиковъ. — Сии занятия продолжались безпрерывно,
въ самыхъ трудахъ и походахъ Имп<ератора> до 1707,
где онъ въ Польше крещенъ — Государемъ и Королевою Польскою,
супругою Августа II. Онъ получилъ имя Петра, но имея
уже привычку называться Ибрагимомъ, съ позволения Петра
подписывался везде Ибрагимомъ — хотя въ книге свидетельства
церковнаго названъ Петромъ, а какъ Имп<ераторъ> заступалъ
ему место отца — Петр<омъ> Петровичемъ. —

Въ сие время братъ его, полагая его въ Конст<антинополе>
и вероятно побужденной къ тому матерью сего последняго — послалъ

                                                                                      ъ

братиевъ для изкупления сего новаго Иосифа. — Он[и]

                  ъ

приехал[и] и въ Петербургъ, [но Ганн] но, къ сожалению двухъ
братиевъ горячо простившихся на веки Петръ его не отпустилъ.
Въ последствии старикъ хотелъ возобновить требование
на Африканское владение, но Ив. Абр. Ганнибалъ <нрзбр> отсоветовалъ

                                                                   Княжескаго

ему сию странную мысль — говоря для [Царскаго]
звания нужно и царское4 богатство и старый арапъ съ нимъ
согласился. Въ государстве, где такъ хорошо заслуги награждаются,
легко было бы Аннибалу иметь великое богатство есть-либъ
онъ жилъ съ меньшею разточительностию. Имп<ератрица>
Елиз<авета> отличала его ото всехъ, называла братомъ и осыпала
его своими милостями. Но онъ никогда симъ не пользовался
ни для себя, ни для родныхъ, и удовольствовался одними
подарками. После его смерти осталось только 1400 душъ.

Петръ съ удовольствиемъ виделъ успехи своего ученика, и
для усовершенствования въ наукахъ послалъ его съ рекомендательными

{следующая страница}

письмами и съ хорошимъ пенсиономъ къ Регенту,
который поместилъ его въ Ecole militaire, где онъ окончилъ
курсъ матем<атическихъ> Наукъ подъ руководствомъ
Belior (Belior), выпущенъ былъ оттуда офицеромъ артил<лерии>,
служилъ въ Гишпанской наследственной войне капитаномъ арт<иллерии>,
былъ во всехъ походахъ, былъ употребленъ въ копании
минъ, раненъ въ голову въ одномъ подземномъ сражении
и взятъ въ пленъ. Петръ I не спускалъ съ него глазъ, и
слышалъ часто свидетельства о его прилежании, способностяхъ
и хорошемъ поведении, и летъ черезъ 6 вызвалъ его въ
Россию. —

Но просвещение, Роскошь и самый климатъ Франции остановило
молодого арапа — и для того онъ отлагалъ свое возвращение,
то подъ предлогомъ болезни, то неокончания Наукъ.
Петръ [пи] угадалъ причину сию, и писалъ Регенту, что онъ Анниб<ала>
принуждать никакъ не намеренъ вступить въ свою службу,
что онъ совершенно свободенъ и что предоставляетъ онъ все
его совести. — Герцогъ показалъ Ганнибалу сие письмо. Ганнибалъ

                                                                           французовъ      ихъ

немедленно оставилъ службу, благодаривъ [Регента] за [его]
ласки, [за] и честь. Государь поехалъ къ нему навстречу съ Екатериной
до 27 версте до Краснаго села и сделалъ его (28 летъ)
бомбардирской роты Л. Г. Преображенскаго полка, коего полка
самъ Петръ былъ — капитаномъ, капитанъ-лейтенантомъ, въ коемъ
чине могъ онъ Государя всегда видеть безъ доклада, после
былъ онъ употребляемъ въ разныхъ делахъ более и более
заслуживая доверенность Петра.

Передъ смертию Петра посланъ онъ былъ для поправки
укреплений въ Ригу [имевъ недостатокъ.] При чемъ Государь
пожаловалъ ему 2000 черв<онцевъ> Голл<андскихъ>. Петръ умирая
просилъ объ немъ свою наследницу и Великую Княжну
Елизавету дабы его какъ чужестранца ~~~~~~~~~~~~ После его смерти
возвратился онъ въ П.б., оплакивая съ верными Слугами Отеч<ества>
потерю Государя. Много труда стоило ему получить
было деньги свои, въ чемъ помогла ему Елизавета. Екатерина

                                                              и

сделала его учителемъ математик[омъ] Петра II, коимъ онъ былъ

{следующая страница}

очень любимъ — во все 2 года Царст<вования> Екат<ерины>. После
ея смерти Петръ II взошелъ на престолъ и Ан<нибалъ>
былъ отдаленъ отъ двора5

[был] Меньщиковъ подъ предлогомъ благовиднымъ сослалъ Африканца

                                                            ия

на берега Амура, мерить Китайск[ую] [стену] границы, препоручение
найденное токмо для его удаления. После падения
Долгорукие не почли за нужное призвать Аннибала, онъ все
оставался тамъ.6

но7 Минихъ помогъ ему возвратиться изъ Сибири и спрятанъ
былъ въ Перновской Гарнизонъ Инженернымъ Маïоромъ. —

Женился онъ тамъ на дочери Капитана Матфея фонъ Шеберха
— урожденнаго Шведа, женатаго на Лифляндке рож<денной>
ф<онъ> Альбедиль — и вышелъ въ отставку. — Купилъ онъ
себе около Ревеля деревню Корикула, где онъ жилъ съ своею
фамилиею. —

Елизавету8 воцарилась — Анни<балъ> написалъ ей только —
Помяни мя Г<оспо>ди Егда etc. — Она тотчасъ подарила ему 600
душъ въ Пск<овской> Губ<ернии> и село Рагола [въ] около Ревеля,
сделала его бригадиромъ, обер-комендантомъ Ревеля, Ген<ералъ>-Маïоромъ,
после Генералъ-Инженеромъ, Ген<ералъ>-Аншефомъ,
и Директоромъ Каналовъ въ Кронштадте и Ладожскаго сообщения.
При Петре III попалъ онъ въ отставку по болезни,
подагре и кончилъ жизнь философомъ, 1781 14 мая на 93 <г.>
погреб<енъ> въ Суйде близь своей супруге.

Первая жена называлась Авдотья Алексеевна — (греч<ескаго>
испов<едания>), родила ему дочь Авдотию, пострижена въ Тихвине;
дочь умерла Невестою — вторая жена его Христина Регина
ф.-Шеберхъ умерла 13 мая 1781 г. на 76 году, имелъ 11
детей отъ нее.

Примечания

В нескольких местах на полях этого текста имеются пометы, а именно:

На стр. 1 на полях в поперечном направлении, против строк: «прочие княгини, поддержанные», до слов: «сестра его, старее его...» написано:

Щепотьевъ

Внизу стр. 1, в поперечном же направлении, против строк: «проводила его до лодки...» до слов: «... всех своих драгоценностей» — сделан расчет:

1725

28

1697

9

1708

На стр. 2 на полях против строк: «чуждою породою людей и писал к своему посланнику, чтоб он прислал» написано:

Шепелеву.

Против того же места, но с правой стороны текста, на полях стр. 3, написано:

привезенъ въ 696.

На верхних полях стр. 4, над словами: «он получил имя Петра» — сделан расчет:

[26 летъ] [25]

[1699]

[9]

[08]

Текст перевода немецкой биографии А— П. Ганнибала написан рукою Пушкина на пяти листах (десяти страницах): 28, 57, 29, 56 и 58, сшитой жандармами из отдельных листов, тетради № 2387 А.

Бумага в лист (первых четырех листов белая, толстая, верже, пятого листа желтее, другого качества) с водяными знаками: 1) в круглом щите, увенчанном короной английского типа, стоящий лев с мечом в поднятоѓ лапе; на кайме щита надпись: PATRIA; 2) AFRALL.

Указание на существование этого перевода было дано Якушкиным, в Я XII, 552, сообщившим о том, что имеется «неполный собственноручный перевод немецкой биографии А. П. Ганнибала».

Впервые из этого перевода были напечатаны ЯЉ К. Гротом в его сборнике статей о Пушкине 1887 г. два отрывка, найденные в бумагах П. А. Плетнева после его смерти. Именно, Грот обнаружил среди них копию руки Плетнева статьи Пушкина «Родословная Пушкиных и Ганнибалов», после текста которой имеются, под заглавием «Дополнения или подробн<ейший?> текст», два отрывка из перевода немецкой биографии Абрама Ганнибала. Первый отрывок заключает в себе текст, начиная со слов: «Он родом был из Абиссинии...» и кончая словами: «... был известен впоследствии под именем графа Рагузинского», а второй — со слов: «Его, по ходатайству Миниха, определили в Перновский гарнизон...» и кончая словами: «...жил со своею фамилиеќ». Текст этих отрывков стилистически отличается от подлинного текста перевода руки Пушкина, что объясняется правкой Плетнева. См. Я. К. Грот «К родословной Пушкиных и Ганнибалов» в книге «Пушкин, его лицейские товарищи и наставники». СПб. 1887, стр. 182—183.

Впервые полностью перевод был напечатан Шляпкиным по копии А. И. Незеленова в Ш 319—322, а затем, по подлиннику, Морозовым в М2 VI, 690—694. Ср. в статье А. И. Незеленова «Новые отрывки и варианты сочинений Пушкина» в ИВ 1889, № 3, стр. 691.

Немецкий текст, с которого был сделан перевод, находится в той же тетради, что и перевод, занимая в ней листы 40—45.

Бумага в лист, белая, толстая, верже, с водяными знаками: 1) улей над скрещенными лавровой и пальмовой ветвями; 2) «Rall DH».

Текст написан неизвестной, может быть женской, рукой, мелким, тонким, акуратным почерком, без помарок. Чернила выцветшие. Шрифт готический, за исключением имен собственных, большей частью написанных латинскимЏ буквами. Написан текст, судя по перемене чернил и оттенкам в почерке, в несколько приемов.

Текст кишит ошибками, главным образом в падежных окончаниях9 (например: mit andere... Fürsten; unter den... Namen bekannt; in seinen Vaterlande и тс д.). Написана биография высокопарным, витиеватым слогом. Встречаются тяжеловесные повторения и анаколуфы. В общем текст нельзя считать стилистически отделанным, но в относительной бойкости пера автору нельзя отказать. Сопоставление этого свойства с вышеуказанной неграмотностью вызывает подозрение, что писал не автор биографической записки; текст мог либо диктоваться, либо копироваться с рукописи, отличающейся неясными окончаниями слов.

Печатаемый по Пушкинской рукописи перевод отличается в своей начальной части почти дословной передачей немецкого оригинала, но затем встречается целый ряд пропусков большего или меньшего размера, и переложениЏ сильно упрощается. Для наглядности сопоставления перевода с оригиналом мы заключили, как в немецком тексте, так и в прилагаемом нашем дословном переводе, в ломаные скобки те места, которые пропущены в Пушкинском переводе.

Дважды в рукописи Пушкина оставлено более или менее значительное место для непереведенных частей текста.

Все прочие пропуски отдельных слов или целых предложений сделаны сознательно, главным образом за счет риторики или тавтологии; отбрасываются обильно употребляемые титулы высочайших особ; сохраняется лишЭ передача фактов; лаконичная деловитость достигается без ущерба фактической стороне немецкого рассказа и какого-либо изменения его смысла.

Более существенным является пропущенное в переводе сообщение об автобиографическом рассказе умирающего Ганнибала, а также подробность вывоза арапчат из Константинополя и почти все дальнейшие упоминаниА о спутниках Ганнибала.

О самом переводе ПД О. Морозов писал, что его «стилистические и грамматические неправильности можно объяснить поспешностью и небрежностью; может быть, Пушкин писал под диктовку переводчика и, во всяком случае, не особенно заботился о литературности этого отрывка, видя в нем только черновой материал, которым, действительно, и воспользовался при составлении «Родословной Пушкиных и Ганнибалов» (М2 VI, 690).

П. А. Ефремов прямо говорит, что русский перевод, «очень тяжелый и неправильный, нельзя признавать сделанным самим Пушкиным» (Е4 VIII, стр. 574).

Такого же мнения ИД А. Шляпкин: рукопись «представляет перевод немецкой биографии и будто бы написана Пушкиным собственноручно: но этому противоречат неправильные обороты и удивительная, свойственная иностранцу безграмотность» (Ш 322).

Не имея достаточных данных для решения вопроса о степени самостоятельности Пушкина в этом переводе, укажем лишь на следующие обстоятельства. Все свидетельства современников говорят, что Пушкин плохо знаЬ немецкий язык;10 однако, по собственному признанию Пушкина Кс. Полевому,11 бывали моменты, когда он выучивался немецкому языку, хотя затем его и забывал. Вполне допустимо, что для прочтения немецкой биографии прадеда, а может быть, в процессе ознакомления с ней Пушкин и попыталс© вновь осилить этот язык и достиг этого настолько, чтобы сделать перевод. Это тем более вероятно, что два куска остались непереведенными, с сохранением для них места в рукописи, очевидно, в силу трудности понимания, а в двух случаях немецкий текст был не понят (см. примечания к «требованию на африканское владение» и к «расточительности» Ганнибала). Недостатки языка перевода, на которые указывает большинство исследователей, могут в этом случае объясняться тем, что внимание Пушкина было слишком поглощено преодолением трудностей передачи содержания, чтобы отделывать слог. Напротив, если бы Пушкин записывал под диктовку чужой перевод, он бы больше внимания обращал на неправильные обороты.

Датировка этого перевода, написанного рукой Пушкина, тесно связана с вопросом о моменте получения им немецкой биографии. Прежде всего мы с уверенностью устанавливаем следующие хронологические границы Ж конец 1824 г. и середина 1827 г., по следующим соображениям: сличение ее с краткой биографией Ганнибала в примечании к строфе L главы 1 «Евгения Онегина» (1-е издание, 1825 г., подписанное к цензуре 29 декабря 1824 г.) доказывает незнакомство Пушкина с этим документом: отправка Ганнибала из Константинополя толкуется не как выполнение заказа Петра, а как подарок, сделанный ему послом; ссылка Ганнибала в Сибирь объясняется происками Бирона, а не Меншикова; отсутствует дата смерти, между тем как она приводится для второстепенного лица — Ивана Абрамовича Ганнибала; наконец, некоторым подтверждением нашего положения могут служить следующие слова этого примечания: «В России, где память замечательных людей скоро исчезает по причине недостатка исторических записок, странная жизнь Аннибала известна только по семейственным преданиям». С другой стороны, 1827 год есть год написания «Арапа Петра Великого» (начат 31 июля), первый абзац которого буквально соответствует рассказу немецкой рукописи о пребывании Ганнибала во Франции.

Признав эту приблизительную датировку установленной, мы присоединяемся к гипотезе Шляпкина (Ш 323), что эта немецкая биография и есть те самые мемуары, на получение которых от своего двоюродного деда Петра Абрамовича Ганнибала надеется Пушкин в августе 1825 г. В письме к П. А. Осиповой от 11 августа 1825 г. он пишет:

«... Je compte voir encore mon vieux nègre de Grand’ Oncle qui, je suppose, va mourir un de ces quatre matins et il faut que j’aie de lui des memoires concernant mon aïeul...»12

Таким образом, перевод мог быть сделан, в этом случае, между августом 1825 г. и августом 1827 г.

Что касается автора немецкой рукописи, то предположение Шляпкина (Ш 323), что им является тот же П. А. Ганнибал, нам представляется ошибочным. Ведь Пушкин не мог же в этом случае не знать автора, так как с этим дядей поддерживал отношения,13 и от него же, видимо, эта рукопись была получена. Между тем в «Родословной Пушкиных и Ганнибалов», составленной на основании немецкой биографии, он ссылается на нее всегда как на анонимный документ: «сказано в рукописной его биографии», «говорит его немецкий биограф».

Там же Шляпкин задает вопрос: «не были ли ее первоначальным источником рассказы Христины Шеберг».14 Мы же полагаем, что первоисточником послужили непосредственно сообщения самого Абрама Петровича. Мы имеем два свидетельства о таковых. Во-первых, самого Пушкина: «он <прадед> написал было свои записки на французском языке, но в припадке панического страха, коему был подвержен, велел их сжечь вместе с другими драгоценными бумагами...»15 Близкие его вполне могли с ними ознакомиться. Второе же свидетельство содержится в самой немецкой биографии: «За 8 дней до смерти пребывал он в состоянии сильнейшего упадка сил, но столь хорошей памяти, что смог припомнить в полной точности события за много лет и их рассказать...» Кто именно написал эту биографию, остается невыясненным. Во всяком случае не жена, умершая за день до смерти мужа, и не сын Петр. Вероятно, кто-либо из других членов семьи или немецких друзей.

Оценить в полной мере немецкую рукопись как исторический источник — дело исследователя биографии Ганнибала; известный в настоящее время достоверный материал слишком невелик для суждения об этом документе во всех деталях. Однако мы должны предупредить читателя о необходимости критического отношения к нему.

Во-первых, следует указать на некоторые несообразности хронологические, — например, посылка Ганнибала во Францию относится к 1716 г.,16 и следовательно, он не мог участвовать в войне за испанское наследство, кончившейся в 1714 г.; согласно немецкой биографии, Ганнибал вступает на службу вновь с воцарением Елизаветы, т. е. в 1742 г., тогда как, по формуляру, он уже в 1740 г. определен в Ревельский гарнизон, и т. п. Что же касается характера подачи фактов, то надо отметить высокопарный тон повествования и известную субъективность немецкого биографа, столь частую в старых жизнеописаниях, особенно семейного происхождения. Она сказывается в подчеркивании значения Ганнибала среди лиц, близких к Петру, в эвфемистическом толковании мотивов выписки арапчат из Константинополя, столь не вяжущемся с таинственностью этого похищения из сераля, и в сглаживании всех семейных неладов.17

Немецкий текст биографии Ганнибала печатается впервые; впервые же дается полный его перевод.

Awraam Petrowitsch Hannibal war wirklich dienstleistender General Enschef in Russisch Kaiserlichen Diensten; Ritter der Orden: des Heiligen Alexander-Newsky und der Heiligen Anne. Er war von Geburt ein Afrikanischer Mohr aus Abyssinien; der Sohn eines dasigen mächtigen und regierenden reichen Fürsten, der seine Abkunft noch stolz aus gerader Linie dem Geschlechte des berühmten Hannibals den Schrecken Roms herleitet. Sein Vater war ein Vassale des Türkischen Kaisers oder des Ottomannischen Reichs, welcher gegen Ende des vorigten Jahrhunderts mit andere Abyssinischen Fürsten seinen Landesleuten und Bundesgenossen, sich wegen Druck und Belästigung gegen seinen Oberherrn den Sultan aufgelehnt gehabt; worauf verschiedene kleine aber blutige Kriege erfolget, in denen aber doch zuletzt die Macht gesieget und dieser Hannibal noch als Knabe und jüngster Sohn des herrschenden Fürsten in seinen achten Jahre nebst andern Jünglingen von ansehnlicher Geburt als Geißeln nach Constantinopel gesandt.

Zwar seiner Jugend nach hätte Ihm dieses Loos so frühe nicht treffen sollen, doch da sein Vater der mahomethanischen Gewohnheit nach, sehr viele Frauen, ja derer sogar bis auf die etliche dreißig gehabt, von die dem Verhältniße gemäß auch eine Menge Kinder gezeuget gewesen, so haben die viele alte Fürstinen und ihre Kinder in einer gemeinschaftlichen Absicht sich und die Ihrigen zu schonen es dahin zu vermögen gewußt, deß er als der jüngste Sohn einer der jüngsten Gemahlinnen, als die bei Hofe nicht so vielen Anhang gehabt, durch List und Intrigen fast mit Gewalt auf ein Türkisches Fahrzeug gesetzt und der Ihn zubereiteten Bestimmung überantwortet.

Seine einzigste leibliche Schwester Lahann die etliche Jahre älter als er gewesen, hatte noch Muth genug sich dieser Gewalthätigkeit zu wiedersetzen. Sie versuchte alles, mußte zuletzt doch der Mehrheit weichen, begleitete Ihn bis an den Bord dieses Schifleins in noch schmeichelnder Hoffnung die Freiheit dieses vielgeliebten Bruders durch Flehn zu erhalten, oder durch ihre Kostbarkeiten zu erkaufen; doch da sie auch auf die letzt Ihr zärtliches Bemühen fruchtlos fand, stürzte sie sich aus Verzweifelung ins Meer und ertrank. Noch bis ans Ende dieses verehrungswürdigen Greisen, floßen Ihm Zähren, der zärtlichen Freundschaft und Liebe wenn er sich Ihrer errinnerte; denn obgleich Er bey diesem Tragischen Auftritt noch sehr jugendlich gewesen so wurde doch jedes mal dieses betrübte Andenken für Ihn neu und vollkommen, wenn er an Sie dachte; denn dieses Opfer verdiente Ihre schwesterliche Zärtlichkeit um so viel mehr, weil sie so sehr für seine Freiheit gestritten, und sie nur beide die einzigsten Geschwister von einer Mutter waren. Nicht lange nach dieser Trennung auf ewig, kam Hannibal in Constantinopel an, und wurde nebst den übrigen jugendlichen Geißeln zum Erzug ins Seralio unter die Edelknaben des Großherrn eingeschlossen, als wo er ein Jahr und etliche Monate zugebracht.

Während dieser Zeit regierte Kaiser Peter der Erste in Rußland und war bemühet bey Einführung der Künste und Wissenschaften in seinen Reiche, letzte auch auf dem vornehmsten Theile seiner Unterthanen dem Adel zu verbreiten. Es gelang ihm zwar in diesen Vornehmen einigermaßen fortzuschreiten, doch in Erwägung der so großen Menge von Ritterschaft des weitläufigsten Reiches in der Welt, war die Anzahl der zum Lernen lustbezeigenden zu Geringe; und eben dieses erweckte den hochseeligen Kaiser den bekümmerndesten, den kränkensten Schmerz. Er sann auf Mittel seinem Volke etliche auch dem äußerem Scheine nach auffallenden Urbilder zu ziehen, und dann zum Muster und Beispiele auf zu stellen; verfiel endlich auf den Gedanken, an seinen zu der Zeit sich in Constantinopel befindlichen Gesandten zu schreiben; daß er Ihm etliche Afrikanische Mohren Knaben von guten Fähigkeiten verschaffen und übersenden sollte. Sein Ministre befolgte diese Befehle aufs treulichste; machte sich mit dem Vorsteher des Seralio wo des Großherrn Edelknaben erzogen, und unterrichtet wurden bekannt, bemerkte sich etliche der besten zu seinen Zwecke tauglichen, und erhielt endlich auf eine geheime nicht wenig gefährliche Weise durch Vermittelung des damaligen Großveziers drey dergleichen muntere fähige Knaben, wie die Folgen zeigen werden.

Während dieser Zeit war der Vater von den seeligen Generalencheff Hannibal den er in einen schon reifen und fast unvermögenden Alter verlaßen, gestorben, und die Folge der Regierung einen seiner Stiefbrüder zu Theil geworden, der ungefähr um diese Zeit zu herrschen anfing. Der rußisch Kaiserliche Minister erfreuet den Willen eines Monarchen zu befolgen, sandte diesen Ibrahim Hannibal noch einen schwarzen Knaben einen seiner Landesleute von ansehnlicher Herkunft (der unterwegens aber an den Blattern verstorben) und einen Ragusen von fast gleichen Alter unter Zehn Jahren nach§Moskau. — Der Kaiser war, obgleich Er den Verlust des dritten bedauerte, doch mit der Erhaltung dieser beiden angelangten Knaben zufrieden und übernahm Selbst die Besorgung ihrer Erzuges, umso eifriger, weil Er wie schon gesagt Beyspiele aus sie ziehen, die Er mit der Zeit seinem Volke zum Muster und zur Beschämung aufstellen wollte, um sie zu überzeigen das aus jedem Volke und nicht minder aus fast wilde Menschen — aus Neger, die unsere gesittene Nationen nur dem Sclaven Stande widmen, Männer können gebildet werden, die durch Fleiß, Kentnisse und Wissenschaften zu erwerben im Stande sind, durch die sie geschickt und fähig würden, ihren Herrn in allen Fällen als taugliche und brauchbare Diener behülflich und nützlich zu sein. — Kaiser Peter des Große, als nicht minder großer Menschenkenner erforschte zum voraus die Neigungen seiner angekommenen Objekte bestimmte seinen Hannibal als einen raschen, munteren und feurigen Knaben zum Militair; der Raguse aber, der nachgehends unter den Namen des Grafen Ragusinsky in Rußland bekannt gewesen, als stillern und tiefsinnigern zum Ziviletat.

Hannibal betreffend, so schlief Er in des Kaisers Nebenkabinett in der Drechselkammer, und wurde bald darauf in vielen wichtigen Fällen der Geheimschreiber seines Herrn des Kaisers; der beständig über seinen Bette etliche Schreibtafel hängen hatte, als auf welche sein stets geschäftiger großer Geist zum Wohl seiner Unterthanen, so sehr er auch durch Arbeiten des Tages ermüdet gewesen, und der erquickenden Ruhe bedürfet, dieser fast nie rastende Geist ihn doch oft geweckt und munter erhalten, da er dann im dunkeln, ohne Licht wichtige und lange Entwürfe nach dem Gefühle hin geschrieben, welche sein Zögling den anderen Morgen ins reine schreiben und selbe nach gehörig geschehener Unterschrift nach den Collegen und Behörden wie es erforderlich gewesen, als neue Gesetze und zu befolgende Befehle abgesandt. — Der große Monarch der nie Verdienste und gute Eigenschaften verkannte, überzeugte sich auch hier von Tag zu Tage mehr von den Fähigkeiten dieses Jünglings, welche mehr als Schreiber Geschick versprachen, um also selbige vollkommen zu entwickeln, auszubilden und den Mann aus Ihn zu bilden, den Er nachgehends gewährte, gab er ihn unter seiner eigenen Aufsicht die besten, die wirksamsten Belohnungen, und in vielen, besonders mathematischen Wissenschaften und andern Kenntnißen nebst Sprachen die geschicktesten Lehrer. Diese übung dauerte selbst auf den beschwerlichsten Reisen Campagnien und Märschen des Kaisers, als wo Hannibal beständig zu gegen gewesen; mit ununterbrochenen Eifer fort, und ungefähr im Jahre 1707 wurde er in Pohlen in der Griechischen Religion getauft und selbst der Kaiser nebst der Königen von Pohlen, Augusti des 2-ten Gemahlin, beehrten diesen Taufakt mit Ihrer hochen Gegenwarth, als Taufzeugen. Er bekam nach seinen hochen Taufzeugen dem Kaiser den Nahmen Peter, da er aber in seinen Vaterlande vorher Ibrahim, das ist in der Arabischen Sprache Abraham, genannt worden, so ist durch allgemeine Gewohnheit, da er so lange ungetauft, Abrahamm genannt worden, nicht sein neuer Taufnahme, sondern der vorigte alte bis an sein Ende im Gebrauch geblieben, als mit welchen Er sich zu nennen und zu unterschreiben nachher Erlaubniß erhalten, und nur in den Kirchenbücher ist er Peter genannt worden. Mit des Vaters Zunahmen den Griechischen Gebrauche nach Petrowitsch heißt er wie gedacht nach seinen Allerdurchlauchtigsten Taufzeugen.

Während dieser Zeit hat sein regierender Stiefbruder, ich glaube auf Anlaß der zu der Zeit noch lebenden Mutter dieses europäischen Hannibals diesen seinen der Meinung nach, sich noch als Geißel, in Constantinopel befindlichen Halbbruder, durch andere auf lösen18 wollen, und in dieser Absicht einen seiner jüngeren Bruder den Auftrag dazu übertragen; welcher auch der Spur dieses mit Gewalt entführten zweiten Josephs nachgegangen; hat ihn zuerst in Stanboul gesucht und ist darauf in Petersburg gewesen, als wo Er Ihn durch großes Lösegeld loszukaufen und mitzunehmen gedachte. Doch da es unmöglich gewesen einen sich schon als überzeugten Christ fühlenden und so vieles Gute versprechenden Jünglinge aufs neue dem Heidenthume und der Barberey zu überantworten, als wo zu Er der Europäischen Lebensart schon gewohnt, auch selbst keine Lust bezeiget, so ist diesem suchenden Bruder sein Gesuch abgesaget, worauf er seinen jüngern Bruder mit kostbaren Gewehren und Arabischen-Schriften Ihres Herkommens wegen beschenkend, nach seiner Heimath unverrichteter Sache mit vieler Wehmuth von beiden Theilen abgereiset. Laut diesen Schriften und Beweisen hat der seelige Stammvater des jetzt in Europa lebenden Hannibalschen Geschlechtes lange nachher in unsern schon neuern Zeiten auf seine fürstliche Ahnen und Geburt Ansprüche machen; dieses Prädicat produzieren und erneuern wollen; doch sein ältester Herr Sohn der General Lieutenant und Ritter Iwan Abramowitsch Hannibal hat ihm dieses Unternehmen wiederrathen aus Ursache weil die fürstliche Würde auch fürstliches Vermögen und Auskommen erfordert.

Diese Erfordernхße die vorige Zeit über in gehörigen Maaße zu erlangen, würde dem seeligen Haubte dieses Geschlechtes in unsern Reiche wo Verdienste so hinlänglich belohnt werden, auch leicht genug gewesen sein, wenn Er mindere Genügsamkeit und Mäßigung besessen hätte. Denn die höchstseelige Kaiserin Elisabeth war eine besonders Gnädige Beschützerin und Wohlwollerin von ihm, hat Ihm nicht selten mit den Bruder Namen beehrt gehabt und stets mit besonderer Auszeichnung für viele andere begegnet. Doch hat Er nie eine Gelegenheit zu seinem Vortheil genützet, oder selbst um was für sich noch den Seinigen gebethen; daher es auch nur bey den Geschenken geblieben die in der Folge angezeiget werden sollen; und zu welchem Vermögen Er durch sein eigen Wohl erworbenes sich noch etliche Güter zu gekauft so, daß nach seinen Tode seine Nachlaßenschaft kaum Eintausend vierhundert Seelen männlichen Geschlechts betrügen.

Der Kaiser Peter der Große sahe mit Vergnügen den sich beschleunigenden Fortgang in den Kentnißen und Wissenschaften seines Pathen und um sie nach damaligen Zeites Umstände noch vollkommner zu machen, schickte Er Ihn mit einer ansehnlichen Pension und besondern Empfehlungen an den damaligen Regenten von Frankreich den Herzoge von Orlean mit der sehnlichsten Bitte die Aufsicht über Ihm auf sich zu nehmen; als wo er auch in den Ritterlichen Militärschule seine Kriegs-Studia, und besonders seine mathemathische Kentniße unter den großen Belior völlig beendet, von da als Offizier zu der Artillerie versetzet und nachgehends in dem Spanischen Erbfolge-Kriege als Artillerie Haubtmann alle Feldzüge mit gemacht, auch zur Zeit sich im Ingenier Wesen in den Gallerien zu Minen gebrauchen laßen, all da unter irdische Kriege mitgeführet und in dieser seiner Pflicht bey einer solchen Begebenheit in dem Kopfe sehr stark verwundet und auf der letzt gefangen worden.

Peter der Große hatte während der Zeit beständig und unablässig Acht auf Ihn geben und alle seine Handlungen bemerken lassen. Liebte der Kaiser Ihn zuvor fast Väterlich, so wurde der Herr durch den guten Ruf und den Empfehlungen wegen seinen Fleiße, seiner Geschicklichkeit und guter Führung Ihm noch gnädiger. Er wünschte also diesen seinen Zögling zu dessen Erzug Er die Erste Grundlage geleget, in seinem Dienste selbst zu benutzen; rief Ihn also nach Verlauf von 6 bis 7 Jahren ins Land Zurück. — Doch die merklichen Vorzüge die Frankreich zu der Zeit für Rußland hatte; die damalige Pracht des Hofes und selbst die angenehmere Himmelsgegend, die der Natur eines Afrikaners angemeßener waren, hatten für ihn so viele unwiederstehliche Reitze, daß er seinen Beruf nach Norden nicht so gleich gefolget, sondern noch nach zwey Jahre sich theils mit noch nicht vollige Erlernung aller mathemathischen Wissenschaften, theils mit mißlichen Gesundheits Umständen entschuldiget; und seine Rückreise von Zeit zu Zeit verlängert. Die wahre Ursache dieses verzögernden Betragens konnte dem Scharfsinn des Kaisers nicht entgehen. Er schrieb an den Regenten daß er Hannibal nicht zu seinen Dienste zwänge und Ihn hierdurch für völlig frei erkläre nach seinen eigenen Gewissen und nach Willkühr zu handeln. Der Herzog zeigte Ihn den Brief des Kaysers. — Die Erkenntlichkeit wurde bey ihm rege, neu und seine Dankbarkeit zu seinen besten Wohlthäter zwang Ihn so gleich sich für den Französischen Dienste, alle genoßene Ehre und Gnade zu bedanken. Er nahm seinen Abschied und eilte sich seinen Herrn aufs unterthänigste von neuem zum Dienste darzustellen. Der Kaiser bekam von seiner Näherung Nachricht, fuhr ihn aus Petersburg bis Kraßnejo-Selo mit seiner Gemahlin der Kaiserin Catharina auf die 27-ste Werste entgegen, und machte ihn darauf in dem 28-ste Jahre seines Alters zum Capitaine Lieutenant der Bombardier Compagnie des Preobrajenskischen Garde-Regiments, als von welchen jeder regierende Monarch selbst stets Capitaine ist, und in welchen Posten zu der Zeit also täglich sichere Gelegenheit war, seinen Haubtmann ohne vorgestellt zu werden, oft selbst zu sprechen.

Hier nach wurde Er schon als Mann von gepНüften Verdienste in verschiedenen wichtigen Geschäften gebrauchet, und setzte sich bei Endigung einer jeden fester und fester in der Gunst seines Wohllthäters. Kurz vor dem Tode des Kaisers wurde Er zur Anlegung etlicher neuen Festungswerken nach Riga beordert. Er hatte zu seinen eigenen Ausgaben Mangel an Geld, meldete dieses den Kaiser, der so gleich den Befehl gab Ihn 2000 Holländische Species Dukaten zu übersenden, selbst aber kurz darauf verstarb. Noch mehren Beweiß von der vollkommensten Gnade des höchstseeligen Kaisers giebt dieses: daß Er selbst auf seinen Sterbebette seinen Hannibal nicht vergeßen, sondern seiner hohen Nachfolgerinn seiner kaiserlichen Gemahlinn und seiner hohen Prinzessin Tochter nachmahligen Kaiserinn Elisabeth für ihn weiter zu sorgen, und Ihn als Ausländer zu beschützen, in Gegenwarth aller der die bei den Tode des höchstseeligen Herrn zugegen gewesen, aufs angelegentlichste empfohlen. Er kam bald nach vollendeter Verrichtung aus Riga nach Hofe zurück, half mit den dem Gottseelige Kaiser ergebenen, nachgebliebenen treuen Dienern, den so schmerzhaften unersetzlichen Verlust eines so sehr vielgeliebten Herrn aufs aufrichtigste beweinen, und erhielt nach sehr vieler angewandten Mühe und Suchens doch endlich durch Vermittelung der Prinzeßin Elisabeth die Ihm zugedacht gewesene Zweytausend Dukaten (Eine nicht geringe Summe zu der Zeit).

Die Kaiserin Catherine die Erste übertrug Ihm sogleich darauf den Unterricht, besonders in den mathematischen Wissenschaften, als ersten und besten Ingenieur in Rußland bey Ihrem Enkel den Cronprinzen Peter Alexeiewitsch, nachmaligen Kaiser Peter II welchen Auftrag er die Zeit Ihrer Regierung‰über mit allen Fleiße und Eifer vorgestanden; von diesem Herrn vollkommen geliebt, und beständig ungetrennt zu seiner Seite gewesen. Nach dem Tode der Hochstseeligen Kaiserin Catherina der I-ten bestieg dieser Kronprinz den Großväterlichen Thron, und zu eben dieser Zeit wurde Hannibal vom Hofe entfernt. Diese Entfernung war keine Ungnade. Er als ein Mann der in dem Cabinette Peter des Ersten, dieses grµßen Schöpfer einen so mächtigen und weitläufigen Reichs erzogen, in derselben auch selbst nicht unthätig gewesen, alle Plane oder Entwürfe gewußt und inne gehabt, war seiner geprüften Treue und Redlichkeit wegen also nicht der Mann der in diesen Zeitpunkte in einer solchen Nähe bey Hofe, neben einen so verschlagenden und mächtig Gewalthabenden Minister als Fürst Menschikof war, sein Glück machen konnte. Er fand Ihm also eine dem Anschein nach höchstwichtige Verrichtung; und entfernte ihn von der Residenz, bis nach jenseits den Amur Strohme, an die damalige Chinesische Grenze, in einem Geschäfte, das fast nur blos zu dem Ende Sein Dasein erhalten zu haben schien, um Hannibal, so weit und lange als nur möglich in der Ferne zu erhalten und bei Hofe in Vergeßenheit zu bringen. Auch selbst nach dem Falle Menschikows hatten die am Ruder des Reichs sitzende Fürsten Dolgorukows eben so weiniges Verlangen Hannibal bei Hofe zu sehen, und Er blieb wie zuvor an der Gränze von China. —

Nach seinen t‚ätigen Fleiße hätte er wohl mehr denn nur diesen Auftrag beenden können; Er war also balde fertig. Er schrieb und meldete dieses, er widerholte es etliche malen, doch es war fruchtlos und keine Antwort folgte, zu letzt fehlte es sogar in diesen wüsten Orte an den nothwendigsten Bedürfnißen und Unterhalt. Er glaubte daß sein Rapport in Erwägung der unendlich weiten Entfernung verloren gegangen und war schon in der äußersten unangenehmsten Lage, weil sein zur Thätigkeit gewohnter Geist beßre Nahrung und Er denselben Verrichtungen wünsche, die seinen Eigenschaften und der Laufbahn seiner Ehre angemeßner wären.

Während dieser Zeit regierte schon die Kaiserin Anna Ivanovna. Bey den Ansehn des damaligen Ministers Graf Biron (nachmaliger Herzog von Curland) der nicht minder Ursache als selbst Menschikof oder Dolgorukis hatten Hannibal als –ögling von Peter den Großen eben so wenig in der Nähe der Residenz zu dulden, achtete also sehr wenig auf seine so sehr kümmerliche nothklagende Berichte aus Siberien; aber sein alter wahrer Freund Graf Münich wurde Ihm zu seiner Zurückkunft aus Siberien behülflich, und versteckte Ihn nachgehends auf gewißer Weise als Ingenieur Major in die Bernausche Garnison. (In welchen Charakter Er während der Zeit seiner Abwesendheit wirklich zurückgesetzt worden). Hier war er doch wieder wenigstens in einer bewohnten Gegend, unter Menschen, aus dem Gesicht seiner Neider ziemlich weit, und so zu sagen ohnbemerkt. Ihm aber als einen Mann der sich fühlte der zu was Größerem als Festungsflicker gestimmet wurde, wurde also dieser neue Aufenthalt zwar langweilig genug. (Er trug es aber so lange als möglich mit Geduld). Während der Zeit, hatte er zum zweiten male geheiratet und zwar eines dasigen Haubtmanns Matthias von Schöberg Tochter. Dieser Capitaine Sc€öberg war ein geborner Schwede, seine Gemahlin aber eine Lievländerin, eine geborene von Albedyl. Er entschloß sich also den für Ihn nicht mehr vorteilhaften Dienst, ohne weitere Aussichten zu neuem Glücke und weitere Beförderung zu verlassen. Er nahm seine geerbte 2000 und was er während seiner Dienste von seinen Gehalte erspart hatte, und kaufte sich das ohnweit Reval gelegene Guth Karrikulla von 11/2 revalsche Hacken und lebte als Landwirthe als ge»ügsamer Weise mit einer anwachsender Familie (die er ohne dieses zu unternehmen nicht so füglich versorgen können) so gut und zufrieden, als es sein Geschick ihn hieß. Nun näherte sich ihm zum andern male ein neuer Zeitpunkt seines Glückes, Elisabeth die I-ste Peter des großen Tochter bestieg den ihr rechtmäßig gehörigen väterlichen Thron. So sehr von ihr gekannt schrieb er ihr nur diese Worte: Herr gedenke mein wenn du in dein Reich bist. Sie als eine huldreiche gnädige Prinzeßin errinnerte sich des treuen Dieners Ihrer Eltern, der bei ihren Anwuchse stets zugegen gewesen sogleich; verschrieb ihn zu sich, beschenkte ihn kaiserlich, gab ihm das Gut Rahola in Estland unweit Reval mit 600 Erbbauern in der Pleskofschen Provinz. Machte Ihn zum Brigadier und Oberkommandanten von Reval, und gleich darauf zum General Majoren. Nach diesem ist Er General-Ingenieur, hierauf General-Enschef und Direktor der Canäle: des von Peter den Großen in Cronstadt und des Ladogaschen Canals gewesen; bis er in der Regierung Kaisers Peter den Dritten wegen seine kränklichen Gesundheits-Umstände, besonders seines heftigen19 Podagras und der im Französischen Dienste erhaltene Bleßuren wegen, seinen Abschied nahm und zum zweiten male als Weiser in stiller Ruh ein ländliches Leben anfing, welches er auch da beschlossen. Er starb 1781 den 14-ten May im 93-ten Jahre seines Alters und ist neben seiner seeligen Gemahlin in der Kirche seiner Haubtguthes Suida im Sophienschen Kreise 58 Werst von St. Petersbourg gelegen begraben. Nach acht Tage vor seinen Tode war er bei einer schon heftigen Entkräftung noch bei so guten Gedächtniße, daß Er sich mit aller Genauigkeit, Begebenheiten von vielen Jahren zu besinnen und selbst zu erzählen wußte.

Seine erste Gemahlin war eine Griechin von Geburt und hieß Awdotja Alexejewna die ihm eine Tochter Awdotja geboren und kurz darauf in der Stadt Tifin sich als Nonne einkleiden ließ, als wo sie auch ihr Leben geendet. Diese Tochter aber starb als versprochene Braut in ihren besten Jahren.

Seine zweite Gemahlin Christina Regine v. Schöberg starb am 13-ten May 1781 in derselben Lutheranischen Religion in der sie erzogen im 76-ten Jahre Ihres Alters; ist auch in derselben Suidschen Kirche begraben. Mit ihr hat er eilf Kinder gehabt. —

Перевод:20

Авраам Петрович Ганнибал был действительно заслуженным генерал-аншефом русской императорской службы, кавалер орденов св. Александра Невского и св. Анны. Он был родом африканский арап из Абиссинии; сыв одного из тамошних могущественных и богатых влиятельных князей, горделиво возводящего свое происхождение по прямой линии к роду знаменитого Ганнибала, грозы Рима. Его отец был вассалом турецкого императора или Оттоманской империи; вследствие гнета и тягот он восстал в конце прошлого века с другими абиссинскими князьями, своими соотечественниками и союзниками, против султана, своего государя; этому последовали разные небольшие, но кровопролитные войны; однако же, в конце концов победила сила, и этот Ганнибал, восьмилетний мальчик, младший сын владетельного князя, был с другими знатными юношами отправлен в Константинополь в качестве заложника.

Собственно, по молодости лет, этот жребий должен был миновать его. Однако, так как у его отца, по мусульманскому обычаю, было много, и даже чуть ли не тридцать, жен и соответственно этому множество детейИ эти многочисленные старые княгини с детьми, объединенные стремлением спасти себя и своих, нашли способ хитростью и интригами почти насильно посадить его, как младшего сына одной из младших княгинь, не имеющей при дворе достаточно приверженцев, на турецкий корабль и поручить его предназначенной ему судьбе.

У его единственной родной сестры Лагани, бывшей на несколько лет его старше, нашлось достаточно мужества, чтобы воспротивиться этому насилию. Испытав все средства, но принужденная наконец уступить большинству, она еще, в тлеющей надежде вымолить или выкупить за свои драгоценности свободу возлюбленного брата, проводила его до борта этого кораблика; однако, видя, что все последние усилия ее нежности бесплодны, она бросилась <в отчаянии> в море и утонула. Еще в конце своих дней проливал сей достопочтенный старец слезы, вспоминая об этой нежнейшей дружбе и любви, так как, несмотря на его чрезвычайную молодость в момент этого трагического происшествия, это печальное воспоминание вставало перед ним как новое, во всех подробностях <каждый раз, что он думал о сестре; ибо этой жертвы тем более заслуживала ее нежность сестры, что она боролась за его свободу, и что они были единственными детьми своей матери.> Вскоре после этой разлуки навеки прибыл Ганнибал в Константинополь и был с прочими юношами-заложниками заключен в сераль <для воспитания в числе пажей> султана; он пробыл здесь год и несколько месяцев.

<В это время в России царствовал император> Петр Великий, который насаждал искусство и науку в своем государстве, старался распространить их в благороднейшей части своих подданных, в дворянстве. Правда, ему удалось достичь в этом предприятии известных успехов, однако, если иметь в виду громадную массу дворянства широчайшей империи мира, то число проявляющих охоту к учению было слишком незначительно; это-то и вызывало в благородном государе болезненное огорчение и озабоченность. Он обдумывал средство воспитать несколько таких человеческих образцов, которые бы поражали самым внешним видом, чтобы выставить их затем примером своему народу; тут он напал на мысль написать своему, тогда находившемуся в Константинополе, послу, чтобы тот ему достал и переслал <нескольких> африканских арапчат, отличающихся хорошими способностями. Его посол <в точности выполнил это повеление: он познакомился с заведующим сералем, где воспитывались и обучались пажи султана, заметил себе нескольких лучших из них, пригодных для его целей, и наконец тайным и> отнюдь не безопасным способом, при посредстве тогдашнего великого визиря, получил трех мальчиков, <расторопных и способных, как это покажут последствия.>

В это время <умер отец покойного генерал-аншефа Ганнибала, которого он оставил в пожилом и почти дряхлом возрасте, и> очередь наследования досталась на долю одного из его сводных братьев, <который примерно в это время и начал править.> Российский императорский посол, <счастливый выполнить волю своего государя,> отправил этого Ибрагима Ганнибала, еще одного черного мальчика <знатного происхождения, его соотечественника, (который в пути скончался от оспы)>, и одного рагузинца, <почти сверстников, все моложе десяти лет, в Москву.> — Государь, <опечаленный потерей третьего,> был доволен <получением этих двух прибывших мальчиков,> и взял на себя заботу об их воспитании, с тем большим усердием, что, как было сказано, он из них хотел извлечь образец, <который бы он мог ставить своему народу в пример и в посрамление, как доказательство, что из каждого народа, и не меньше из негров, почти диких людей, которых наши цивилизованные нации определяют только в сословие рабов, — могут быть выработаны люди, способные прилежанием получить знания в науках и тем приобрести способность быть полезными и нужными, во всех случаях пригодными слугами своего государя.> — Император Петр Великий, в качестве не менее великого знатока людей, установил сразу наклонности своих прибывших питомцев и предназначил своего Ганнибала, живого, расторопного и горячего мальчика, в военную службу, рагузинца же, впоследствии известного в России под именем графа Рагузинского, как более тихого и вдумчивого, — к гражданской службе.

Что касается Ганнибала, то он спал в дополнительном кабинете государя, в токарне, и вскоре сделался во многих важных случаях секретарем своего государя; у последнего над постелью всегда висело несколько аспидных досок; <как бы он ни был утомлен от дневных трудов и как бы ни нуждался в покое, его великий дух, вечно деятельный во благо подданных, этот почти никогда не отдыхающий дух, часто будил его и поддерживал в бодрствующем состоянии;> и тут в темноте, без света, записывал он по вдохновению важные и длинные проекты; на утро его питомец должен был эти заметки переписывать начисто и после надлежащего подписания рассылать их по коллегиям <и соответственным учреждениям, в качестве новых законов и повелений для исполнения.> — Великий монарх, <которому не свойственно было проглядеть заслуги и хорошие качества,> и здесь изо дня в день всё больше убеждался в способностях этого юноши, <которые предвещали большее, чем судьбу писца; чтобы их в полной мере развить и образовать, и чтобы выработать из Ганнибала того мужа, которым он впоследствии стал>, он назначил ему под собственным присмотром <лучшие и наиболее действительные награды;> во многих же науках, особенно математических, и в других знаниях наряду с языками приставил он самых искусных учителей. Эти занятия продолжались <с неугасимым прилежанием> даже во время самых тяжелых путешествий, кампаний и походов государя, в коих Ганнибал неизменно присутствовал. Приблизительно в 1707 году был он в Польше окрещен в греческую веру, и сам император вместе с польской королевой, супругой Августа II, почтили этот обряд своим высочайшим присутствием в качестве восприемников. По имени своего высокого восприемника был он назван Петром, но так как прежде, на родине, его именовали Ибрагимом <что по-арабски значит Авраам, и в виду того, что он так долго оставался некрещеным, то> по общей привычке звать его Авраамом сохранилось за ним до самой смерти не новое, а старое имя; он даже получил затем разрешение именоваться и подписываться этим именем, и только в церковных книгах его называли Петром. По отчеству, употребляемому согласно греческому обычаю, назван он Петрович в честь своего августейшего восприемника.

В это время его правящий сводный брат, я думаю, побужденный тогда еще живой матерью этого европейского Ганнибала, в предположении, что этот сводный брат еще находится в Константинополе в качестве заложника, захотел его выкупить через посредство других, и выполнение этого поручил одному из своих младших братьев; последний отправился по следам увезенного нового Иосифа; <сперва он искал его в Стамбуле,> а затем был в Петербурге, <где рассчитывал его выкупить за большую сумму и захватить с собой.> Однако, <было невозможно возвратить язычеству и варварству столь многообещающего юношу, уже чувствующего себя убежденным христианином; привыкнув к европейскому образу жизни, он и сам не проявлял желания вернуться, и> этому домогающемуся брату было отказано в его просьбе; <тогда, одарив младшего брата ценным оружием и арабскими рукописями, касающимися их происхождения, уехал он на родину, не добившись поставленной цели,> с большой скорбью с той и другой стороны.

Много позже, уже в наше недавнее время, покойный родоначальник ныне в Европе существующего рода Ганнибалов хотел притязать на возобновление княжеского титула, опираясь на свое рождение от княжеских предков согласно этим документам и доказательствам; однако его старший сын, генерал-лейтенант и кавалер Иван Абрамович Ганнибал, отсоветовал ему это предприятие на основании того аргумента, что княжеское достоинство требует и княжеского состояния.

Достичь этих требований старого времени в нужной степени было бы покойному главе этого рода вполне легко в нашем государстве, где заслуги столь достаточно вознаграждаются, если бы он отличался меньшей скромностью и умеренностью. Ибо блаженной памяти императрица Елизавета была его особенно милостивой и благосклонной защитницей, нередко оказывала ему честь, именуя братом, и неизменно встречала с особыми отличиями перед многими другими.

Однако он ни разу не воспользовался в свою выгоду представлявшимися случаями и не просил ничего для себя или своих; поэтому дело ограничилось теми подарками, о которых будет сказано ниже; к этому состоянию прикупил он еще несколько имений на собственные благоприобретенные средства, так что после его смерти его наследие могло состоять из тысячи четырехсот душ мужского пола.

Император Петр Великий с удовольствием видел растущие успехи своего крестника в знаниях и науках; для усовершенствования соответственно обстоятельствам тогдашнего времени послал он его с значительной стипендией и особыми рекомендациями к тогдашнему регенту Франции герцогу Орлеанскому с горячей просьбой взять на себя наблюдение за ним; там он полностью закончил в дворянском военном училище свою военную подготовку, особенно же изучение математики при великом Белиоре; произведенный оттуда в офицеры артиллерии, он затем участвовал в войне за испанское наследство во всех походах в чине капитана артиллерии; тогда же он был использован и в инженерном деле в минных галлереях, участвуя здесь в подземных сражениях; при этом однажды был сильно ранен в голову и в конце концов взят в плен.

Петр Великий тем временем неотступно следил за ним, замечая все его деяния. Если государь его и прежде любил почти отечески, то вследствие его хорошей славы, отзывов об усердии, способностях и поведении стал к нему милостивее, <желая использовать в собственной службе своего питомца, в воспитании коего он заложил фундамент,> он его вызвал по истечении 6 или 7 лет обратно.

Однако, заметные преимущества, которые Франция в то время имела перед Россией, тогдашняя роскошь двора и даже климат, более благоприятный природе африканца, представляли для него столько неотразимой прелести, что он не сразу последовал вызову на север и в течение еще двух лет отговаривался то еще неполным освоением всех математических наук, то плохим состоянием здоровья, и всё откладывал свое возвращение. Настоящая причина этой проволочки не могла укрыться от проницательности государя. Он написал регенту, что Ганнибала к своей службе не неволит и настоящим предоставляет ему полную свободу действовать по собственной совести и доброй воле. Герцог показал ему письмо государя. — Это вновь оживило в нем признательность, и его благодарность к своему лучшему благодетелю заставила его сейчас же благодарить (французов) за всю честь и милости, которые он испытал на французской службе. Он подал в отставку <и поспешил к своему государю, чтобы верноподданнически представиться для возобновления службы. Получив известие об его приближении,> государь со своей супругой, императрицей Екатериной, поехал ему навстречу из Петербурга до Красного Села, на 27-ю версту, а затем назначил его на 28-м году капитан-лейтенантом бомбардирской роты лейб-гвардии Преображенского полка; в последнем каждый правящий монарх всегда сам является капитаном, и потому Ганнибал по своей должности имел ежедневный верный случай часто говорить со своим капитаном, без предварительного доклада.

Затем, в качестве испытанного и заслуженного человека, он был использован для различных важных дел; и с окончанием каждого из них входил всё крепче и крепче в милость своего благодетеля. Незадолго до смерти государя он был командирован в Ригу для закладки нескольких крепостных верков. Ощущая недостаток в деньгах для личных расходов, он доложил это государю, который немедленно распорядился о пересылке ему 2000 голландских дукатов; <вскоре же затем скончался. Еще большее доказательство высокой милости приснопамятного императора дает следующий факт: на смертном одре он не забыл своего Ганнибала, но в присутствии всех, окружающих его в момент кончины, настоятельнейшим образом> поручил <своей высокой наследнице — августейшей супруге и высокой принцессе,> своей дочери, впоследствии императрице Елизавете, дальнейшую заботу о нем и защиту его как иностранца. Вскоре, по выполнении поручения, он вернулся из Риги ко двору, искреннейше помог оставшимся верным и преданным слугам почившего императора оплакивать столь болезненную и невознаградимую потерю своего горячо любимого государя и после многих усилий и хлопот всё же наконец получил при посредстве великой княжны Елисаветы назначенные ему две тысячи дукатов (немалая сумма по тому времени).

Императрица Екатерина I немедленно приставила его, как первого и лучшего инженера России, к своему внуку, наследнику, великому князю Петру Алексеевичу, будущему императору Петру II, для преподавания, главным образом, математических наук; в течение всего ее царствования он отправлял это поручение со всем прилежанием и усердием, был чрезвычайно любим этим государем <и всегда неотлучно при нем находился>. После смерти блаженной памяти императрицы Екатерины I этот наследник вступил на дедовский престол, и в это же время Ганнибал был удален от двора. <Однако это удаление не было знаком немилости. Воспитанный в кабинете Петра I, этого великого созидателя столь могущественного и громадного государства, в котором он и сам был не совсем бездеятельным, зная все планы и предположения, он был вследствие своей испытанной верности и честности следовательно не такой человек, который бы в этот момент и в такой близости ко двору, при столь хитром, всемогущем министре, каким был князь> Меншиков, <мог сделать свое счастье. Последний> нашел ему чрезвычайно важное по виду поручение и удалил его таким образом из столицы, именно по ту сторону реки Амура, к тогдашней китайской границе, к предприятию, которое, как казалось, почти только для той цели и было создано, чтобы удержать Ганнибала по возможности долго вдали от двора до окончательного забвения. И даже после падения Меншикова стоящие у кормила государства князья Долгоруковы проявили столь же мало потребности видеть Ганнибала при дворе, и он попрежнему остался на границе Китая.

<По своему деятельному усердию он мог бы справиться больше, чем только с этим поручением. Следовательно, он скоро его выполнил. Написав доклад об этом, он повторял это несколько раз, но всё тщетно, — ответа не поступало. Под конец в этом диком месте недоставало необходимого для удовлетворения даже первых потребностей. Он думал, что его рапорт пропал вследствие бесконечно далекого расстояния, и пребывал в крайне неприятном положении, потому что его привычный к деятельности дух требовал лучшей пищи, и он желал таких обязанностей, которые бы более соответствовали его свойствам и карьере, на которую его звала честь.

В это время уже царствовала Анна Ивановна. При влиянии тогдашнего министра графа Бирона (будущего герцога Курляндского), который имел столь же мало основания, как сам Меншиков или Долгоруковы, терпеть вблизи столицы Ганнибала, как питомца Петра Великого, а следовательно обращал очень мало внимания на его столь жалобные донесения из Сибири; однако> его старый верный друг граф Миних оказал ему помощь в возвращении из Сибири и в известном роде запрятал его затем в Перновский гарнизон в качестве инженер-майора, <(в каковую должность он действительно был снижен во время своего отсутствия). Здесь же он был хоть вновь в обитаемой местности, среди людей, довольно далеко от лица своих завистников и, так сказать, незамеченным. Однако ему, человеку, который себя чувствовал способным к большему, чем это новое местопребывание, было достаточно скучно (он его терпеливо выносил всё же, сколь мог, долго)>. За это время он <вторично> женился, именно на дочери тамошнего капитана Матвея фон Шеберг (Schöberg). Этот капитан Шеберг был родом швед, жена же его, урожденная фон Альбедиль (Albedyl) — лифляндка. Он решился оставить эту ему больше не выгодную службу, <не дающую никаких видов на новое счастье и дальнейшее повышение в чинах. Он взял свои унаследованные 2000 и то, что он отложил из содержания за время своей службы,> и купил себе расположенное недалеко от Ревеля имение Каррикулла <в 11/2 ревельских гакенов> и жил сельским хозяином, <как нетребовательный мудрец с растущим семейством (которого без этого шага он не смог бы как следует обеспечить), столь хорошо и довольно, как это ему повелевала судьба.

Тут к нему вторично приблизился новый момент его счастья:> Елисавета <дочь Петра Великого,> вступила на по праву принадлежащий ей отцовский престол. <Хорошо ей знакомый>, он написал ей только следующие слова: «помяни мя, Господи, егда приидеши во царствие свое!» <В качестве милостивой и благосклонной принцессы вспомнила она тотчас верного слугу своих родителей, спутника ее молодости, выписала его к себе, по-царски одарила,> пожаловала ему имение Рагола в Эстляндии, недалеко от Ревеля, с 600 крепостных в Плесковской провинции. Сделала его бригадиром и обер-комендантом Ревеля, и вслед затем генерал-майором. Затем он производится в инженер-генералы, потом в генерал-аншефы, состоя при этом директором каналов Петра Великого в Кронштадте и Ладожского, пока в царствование Петра III, вследствие болезненного состояния здоровья, особенно же своей жестокой подагры <и ранений, полученных за время французской службы,> не вышел в отставку и не начал вторично, как мудрец, деревенскую жизнь в тишине и покое. Тут же он окончил и дни свои. Он умер в 1781 году, 14 мая, на 93-м году жизни. Похоронен он вместе с своей супругой в <церкви своего главного имения> Суйда <Софийского уезда, в 58 верстах от С.-Петербурга. За 8 дней до смерти пребывал он в состоянии сильнейшего упадка сил, но столь хорошей памяти что смог припомнить в полной точности события за много лет и их рассказать.>

Его первая жена была родом гречанка и называлась Авдотья Алексеевна, она родила ему дочь Авдотью, и вскоре после того постриглась в Тихвине в монахини, где и скончалась. Дочь же ее умерла помолвленной невестой, в расцвете лет.

Его 2-я супруга Христина Регина фон-Шеберг, умерла на 76-м году 13 мая 1781, <пребывая в своем же лютеранском вероисповедании, в котором она воспитывалась. Она похоронена в той же церкви, в Суйде.> От нее у него было одиннадцать детей.

Абрам Петрович Аннибал (р. в 1697 или 1698 г., ум. 14 мая 1781 г.) — родоначальник русского рода Ганнибалов, прадед Пушкина (дед его матери, Надежды Осиповны Пушкиной, рожденной Ганнибал).

ордена св. Анны. — В немецком подлиннике значится: «Анны». Пушкин передал сокращенно: «Ан.». Это ввело в заблуждение некоторых редакторов. Так, Морозов (М2 VI, 690) и Шляпкин (Ш 319) передают это место:

«ордена Андрея». Высшего русского ордена «Андрея Первозванного» Ганнибал не имел.

выводил оное прямо от Аннибала. — Ганнибал — знаменитый карфагенский полководец III века до н. э., боровшийся протива Рима во 2-ю пуническую войну.

рагузинец — уроженец гор. Рагузы в Далмации у Адриатического моря.

был он в Польше окрещен. — В 1707 г., в бытность с Петром I в Вильне, крещен в православие в Пятницкой церкви.

королевой польской, супругой Августа II — Христина-Эбергардина.

нового Иосифа. — Имеется в виду аналогия с библейским рассказом об Иосифе, проданном братьями в рабство.

возобновить требование на Африканское владение. — Немецкий текст здесь средактирован неясно и, быть может, искажен переписчиком „«притязать на своих княжеских предков и рождение — предъявить <в документах> и возобновить этот титул»). Однако, очевидно, имелись в виду лишь хлопоты о титуле. Ведь едва ли Ганнибал имел какие-либо права на африканские владения, будучи младшим сыном чуть ли не от тридцатой жены, при «соответствующем количестве детей», согласно немецкой биографии, или младшим из девятнадцати сыновей, согласно другому семейному преданию («Евг. Он.», гл. I, строфа L, примеч.). Что касается титула, то сомнительно, чтобы он его хотел добиваться в Абиссинии, где, судя по приезду брата, его принадлежность к семье владетельного князя, а следовательно, связанные с этим звания, не оспаривались. Вероятнее всего, он хотел хлопотать, в качестве отпрыска рода владетельных князей, о княжеском достоинстве в России. Совету сына он все же последовал, так как в делах Департамента Герольдии никакой переписки по этому поводу не имеется, а есть лишь дело о дворянстве и гербе (см. стр. 865).

с меньшею расточительностью. — Здесь при переводе не понят немецкий текст. Биограф Ганнибала высказывает ту мысль, что в России, где заслуги хорошо вознаграждаются, Ганнибал мог бы приобрести себе хорошее состояние, однако, довольствуясґ немногим и отличаясь скромностью, он никаких благ себе не выпрашивал, и потому оставался человеком небогатым.

Регент — герцог Филипп Орлеанский, бывший в 1715—1723 гг., во время малолетства Людовика XV, регентом Франции.

Гишпанская наследственная война — так называемая война за испанское наследство (1700—1714), в котором Людовик XIV отстаивал притязания на испанский престол своего внука Филиппа Анжуйского (впоследтвии Филиппа V, короля Испании) протиЬ коалиции, состоявшей из Англии, Голландии, Австрии и части германских государств. См. стр. 43.

Меншиков (род. ок. 167» г., ум. в 1729 г.) — Александр Данилович, светлейший князь, фаворит Петра I, временщик при Екатерине I и Петре II до ареста (8 сентября 1727 г.) и ссылки в Сибирь.

поручение... по ту сторону реки Амура — согласно сообщению Д. Н. Бантыша-Каменского («Словарь достопамятных людей русской земли», 1836, 2, стр. 12), поручение заключалось в перенесении на новое место города Селенгинска.

князья Долгоруковы — Василий Лукич, Алексей Григорьевич с сыном Иваном и дочерью Екатериной, помолвленной за Петра II, и другие члены этой семьи — соперничали с Меншиковым в смысле влияния на Петра II, добились, в конце концов, его свержения и сами продержались у власти до воцарения Анны Иоанновны, когда они все были сосланы в Сибирь.

Граф Миних — Бурхард-Христофор (1683—1767), главный директор над фортификациями при Петре II; был во главе переворота 8 ноября 1740 г., свергнувшего Бирона; затем первый министр; при Елизавете сослан в Сибирь, откуда возвращен лишь Петром III.

«Помяни мя господи, егда <приидеши во царствие свое>» — цитата из Евангелия от Луки, гл. 23.

Авдотья Алексеевна — Первую жену Ганнибала звали Евдокия Андреевна Диопер; в Пушкинском переводе она значится греческого вероисповедания, в немецкой рукописи — гречанкой по рождению. В «Родословной Пушкиных и Ганнибалов» Пушкин говорит о ней: «красавица, родом гречанка». Все биографы Ганнибалов называют ее гречанкой. Сведений о национальности отца ее, Андрея Диопер, капитана галерного флота, у нас нет.

В виду постоянной идентификации в немецких текстах слова греческий со словом православный, у нас нет твердой уверенности, что автор немецкой рукописи имел в виду национальность, тем более, что о второй жене говорится, что она была лютеранкой, т. е. подчеркивается принадлежность к религии.

Евдокия Андреевна была отцом выдана замуж за Ганнибала в Петербурге в январе—феврале 1731 г. против воли, причем до свадьбы она сошлась с флотским поручиком Кайсаровым. Вскоре затем Ганнибал был назначен в Пернов преподавать математику и черчение кондукторам. Евдокия Андреевна в первый же год изменила мужу с одним из его учеников, Шишковым; узнавший об этом муж посадил ее под караул, где подвергал пыткам, и начал бракоразводное дело, которое затянулось на 22 года, половину коих жена провела в заключении. За это время Ганнибал сошелся с Христиной-Региной Шеберг, прижив с ней детей; в 1736 г. ему удалось с трудом найти священника, согласившегося их обвенчать при живой жене. В 1753 г. (9 сентября) первый брак был расторгнут, Евдокия Андреевна заточена в Староладожский монастырь (а не Тихвинский, как говорится в немецкой биографии), второй брак Ганнибала и дети его узаконены. У Евдокии Андреевны детей от Ганнибала не было, так что сообщение о дочери Авдотье ошибочно (РС 1877, I, стр. 69—78).

Примечания к дословному переводу редактора с немецкой биографии (к местам, не вошедшим в перевод Пушкинской рукописи):

Граф Бирон Эрнест-Иоганн (1690—1772), с 1757 г. герцог Курляндский — временщик при Анне Иоанновне; свергнут после ее смерти Минихом и сослан в Сибирь; впоследствии возвращен.

Гак или гакен — известная площадь возделанной земли, по которой в Эстляндии взимались налоги и которая определялась по числу обрабатывавших ее рабочих, причем гак соответствовал одному недельному конному рабочему.

Примечания к записям Пушкина на полях перевода (стр. 39):

Шепелеву. — В немецком тексте этого слова нет. Оно добавлено Пушкиным на полях и, видимо, относится к слову «посланнику». В изданиях (М2 690 и Ш 319) введено в текст. Очевидно, имеется в виду Дмитрий Андреевич Шепелев, о котором известно, что он служил в гвардии, пользовался расположением царя, сопровождал его в 1716—1717 гг., во время второв его поездки за границу, впоследствии был генерал-аншефом, умер в 1759 г. Ни о службе, ни о поездке в Константинополь биографы Шепелева не сообщают. Пушкин относил привоз Ганнибала к 1696 г. Однако в то время, к которому впоследствии открытые документы [прошение Ганнибала (стр. 864) и формуляр (РА 18642, стлб. 228)] относят этот факт (1705—1706), послом в Константинополе был Петр Андреевич Толстой (1645—1729), именно с 1701 по 1714 г., причем он был первым постоянным послом в Турции. Сам Ганнибал указывает в упомянутом прошении, что он выехал в Россию при графе Савве Владиславиче. Таким образом, имя Шепелева здесь, в контексте, неясно и может быть объяснено в сочетании с Щепотьевым (см. ниже).

Щепотьев Михаил Иванович — сержант л.-гв. Преображенского полка, любимец Петра I, постоянно при нем находившийся и выполнявший различные поручения. Погиб в октябре 1706 г. в морском бою под Выборгом. Связь этой приписки с текстом неясна. Во всяком случае, очевидно, интерес к Ганнибалу направлял внимание Пушкина и на других любимцев Петра

Находящийся на полях рукописи стр. 1 расчет представляет собою, вероятно, вычисление года прибытия Ганнибала в Россию, но расчет этот неясен; 28 — возраст возвращения Ганнибала из Франции и получения им чина капитан-лейтенанта, 9 — возраст присылки его из Константинополя. Но даты основаны не на данных немецкой биографии и, может быть, приписаны позже перевода. Вообще даты в биографии Ганнибала очень спорны (см. М. Н. Лонгинов, РА 18642, стлб. 218—232).

Столь же неясна исходная точка расчета на стр. 4.

Привезен в 696 г. — Эта дата выведена Пушкиным из данных немецкой биографии. Если Ганнибал умер в 1781 г. на 93-м году, то родился в 1688 г., и привоз его в 8-летнем возрасте падает на 1696 г. Расчет приблизителен.

Сноски

1 Описка: вместо упорствовали.

2 Описка: вместо воспитание.

3 Описка: вместо разсылалъ.

4 Вероятно Пушкин забыл заменить слово царское словом княжеское.

5 Здесь оставлена четверть страницы чистой.

6 Далее оставлено более чем четверть страницы чистой.

7 Отсюда другие чернила и бумага.

8 Описка: вместо Елизавета.

9 Немецкий текст дается нами с сохранением орфографии подлинника.

10 См. стр. 22—23.

11 См. стр. 23.

12 «... Я рассчитываю еще проведать моего старого негра-дедушку, который, как я предполагаю, на этих днях умрет, а между тем мне необходимо раздобыть от него записки, относящиеся до моего прадеда...» (П I, № 168).

13 Ср. о встрече с Ганнибалом запись летом 1817 г. (в автобиографических записках) и упомянутое письмо.

14 Жены Абрама Петровича Ганнибала.

15 «Родословная Пушкиных и Ганнибалов».

16 М. Н. Лонгинов на основании послужного списка. РА 18642, стлб. 228.

17 См. примечание к Авдотья Алексеевна.

18 Против этого слова на полях той же рукой написано einlösen.

19 Было: kränklichen.

20 В ломаные скобки заключены слова, не переведенные Пушкиным.