Модзалевский. Примечания - Пушкин. Письма, 1815-1825. Часть 43.

169. В. И. Туманскому (стр. 151—152). Впервые напечатано вФ«Черниговских Губернских Ведомостях» 1890 г., апрель (и отд. отт., Чернигов. 1890), в «Русск. Стар.» 1890 г., т. 67, стр. 380—381, и в «Русск. Арх.» 1890 г., кн. III, стр. 95—96; подлинник (на бумаге без вод. знаков) — в Гос. Публ. Библ. (см. Отчет за 1890 г., стр. 114).

— О поэте Туманском см. выше, стр. 275, 276, 305 и 400, в объяснениях к письмам № 59, 73 и 122.

— Письмо начинается тою же фразою, что и черновик письма к Д. М. Княжевичу [?] — см. выше, № 109.

— Об Автономе Петровиче Савелове, служившем в Одессе при Портовой Карантинной Конторе, и о его долге Пушкину см. в письмах №№ 121, 177 и в объяснениях.

— Лучич — Филипп Лукьянович, Одесский 1-й гильдии купец, в 1824 г. (как и ранее) бывший Одесским Градским Главою и одним из Директоров от купечества в Одесской Конторе Государственного Коммерческого БанкШ (Месяцеслов на 1825 г., ч. II, стр. 200, 204 и 206); Пушкин был хорошо знаком с ним во время своей жизни в Одессе.

— «Par manière de conversation» — значит: «в разговоре, мимоходом».

— Ответ Туманского, о котором просил Пушкин, до нас не сохранился; Туманский и позже был в переписке с Пушкиным (см. Акад. изд. Переписки, т. II, стр. 7—9, 22—23 и 24).

— Туманский служил в Одессе с лета 1823 года — чиновником по особым поручениям при гр. М. С. Воронцове.

— О Мойере см. выше, стр. 474—475.

— В январе 1824 г. Пушкин писал А. А. Бестужеву про Туманского:™«Он славный малый, но, как поэта, я не люблю его. Дай бог ему премудрости» (см. выше, № 73); однако, в «Путешествии Онегина» он благосклонно говорит о стихотворении Туманского «Одесса», напечатанном в «Полярной Звезде на 1824 год». Отзыв Пушкина о стихотворении Туманского «Девушка влюбленному поэту», напечатанном в «Новостях Литературы» 1825 г., см. выше, в письме его к Л. С. Пушкину, № 122, и в объяснениях, стр.400—401.

— В. Д. и А. И. — супруги Казначеевы: Варвара Дмитриевна, рожд. кн. Волконская (род. 1793, ум. 1859) и Александр Иванович, Правитель Канцелярии Новороссийского генерал-губернатора гр. М. С. Воронцова (смФ выше, письма к нему Пушкина №№ 81 и 84). В. Д. Казначеева, по словам Вигеля, знавшего ее в Одессе в 1820-х гг., «была еще свежа, бела и румяна, но чрезвычайно толста и кривобока, и неприятное выражение лица ее было ничто перед неприятным ее нравом. Не то, чтобы она была с кем-нибудь неучтива, но всегда как бы сердита и недовольна. От того обиднее казалась в гостиной гр. Воронцовой вечно подобострастная ее улыбка. Она была на коленях перед пороками знатных и строга до суровости к малейшим слабостям равных ей женщин и людей.... К тому же она имела претензию на ум и на знания, коих в ней вовсе не было, выдавала себя за великую литераторшу, говорила, что пишет стихи, которых никому не показывает, и хотела было завести маленькоЦ литературное общество. Туманский на то было подался, но Пушкин со смехом принял предложение» («Записки», ч. VI, стр. 132). Другой мемуарист, И. П. Липранди, пишет, что Пушкин «без видимой охоты посещал литературные вечера Варвары Дмитриевны Казначеевой...., очень умной, любезной и начитанной женщины, страстной любительницы литературы», но что «радушное гостеприимство мужа ее, Александра Ивановича,... не привязывало ПушкинС» («Русск. Арх.» 1866, ст. 1475); по словам Л. М. Де-Рибаса, Казначеева «была строгого нрава и держала в руках не только мужа, но и всех его подчиненных» («Из прошлого Одессы», Од. 1884, стр. 31); наконец, Н. Н. Мурзакевич в своих Воспоминаниях называет обоих супругов Казначеевых «синими чулками» («Русск. Стар.» 1889 г., т. 61, стр. 246). Что́ касается Туманского, то ему, по словам биографа, «очень нравилось семейство Казначеевых, и он был дружен с Варварой Дмитриевной. Сам расположенный к серьезной беседе, он охотно посещал вечера у Казначеевых и, может быть, считался своим человеком в их доме»; сыну Казначеевой и ей самой он посвятил стихотворения (В. И. Туманский, Стихотворения и письма, под ред. С. H. Браиловского, С.-Пб. 1912, стр. 28—29, 351—352), как и А. Ф. Воейков, написавший для Казначеевой стихотворение: «Зимний вечер» («Новости Литературы» 1823 г., № 39, стр. 202—208), в котором воспел ее вечерние собрания. О В. Д. Казначеевой и ее письма см. еще в «Архиве Раевских», т. II, стр. 234 и др., т. III, IV и V.

170. А. П. Керн (стр. 152—153). Впервые напечатано в Воспоминаниях А. П. Керн — вЗ«Библ. для Чтения» 1859 г., № 4, стр. 135—136 и 141—142 (перевод) и в «Русск. Стар.» 1879 г., т. 26, стр. 506—508; подлинник был у М. И. Семевского; нам остался недоступен.

Перевод:м«Перечитываю ваше письмо вдоль и поперек и говорю: милая! прелесть! божественная! а потом: ах, мерзкая! Простите, прекрасная и нежная, но это так! Нет никакого сомнения в том, что вы божественны, но иногда в вас решительно нет здравого смысла; еще раз простите и утешьтесь, ибо от этого вы еще прелестнее. Например, что хотите вы сказать, говоря о печатке, которая должна для вас подходить и вам нравиться (счастливая печатка!) и о разъяснении значения которой вы спрашиваете меня? Если только тут нет какого-либо скрытого смысла, я решительно не догадываюсь, чего вы желаете. Или вы просите меня придумать девиз? Это было бы совершенно в духе Нетти. Пусть будет так, сохраняйте попрежнему девиз: «не скоро, а здорово», лишь бы это не было девизом для вашего путешествия в Тригорское, — И поговорим о другом. Вы говорите, что я не знаю вашего характера. А какое мне до него дело? — Очень я о нем думаю! Разве у хорошеньких женщин должен быть характер? Самое главное — глаза, зубы, ручки и ножки (прибавил бы: и сердце, но ваша кузина очень уж затаскала это слово). Вы говорите, что вас легко узнать, — вы хотели сказать: полюбить. С этим я весьма согласен и даже сам служу тому доказательством: я вел себя с вами, как 14-летний мальчик — это не достойно, но с тех пор, что я более не вижу вас, понемногу возвращаю себе утраченное превосходство над вами и пользуюсь этим, чтобы побранить вас. Если мы когда-нибудь снова увидимся, обещайте мне.... Нет, не хочу я ваших обещаний: да, кроме того, письма — нечто такое холодное: в просьбе, переданной по почте, нет ни силы, ни волнения, а в отказе — ни грации, ни сладострастия. И так, до свиданья и поговориЪ о другом. Что подагра вашего супруга? надеюсь, что у него был славный припадок на другой день после вашего приезда. По делом ему! Если бы вы знали, какое отвращение, смешанное с почтением, чувствую я к этому человеку! Божественная, ради бога, постарайтесь, чтобы он играл в карты и чтобы у него была подагра! В этом моя единственная надежда! — Перечитывая еще раз ваше письмо, я нахожу в нем ужасное если, которого сначала я не заметил: если моя кузина останется, то этою осенью я приеду и проч. Ради бога, пусть же она остается. Постарайтесь развлекать ее, — ведь ничего нет легче: прикажите какому-нибудЕ офицеру вашего гарнизона влюбиться в нее и, когда придет время ей ехать, досадите ей, отбив у нее ее вздыхателя; это еще того легче. Только не показывайте ей этого, — а то она из упрямства способна сделать противоположное тому, что нужно. Что делаете вы с вашим кузеном? Отвечайте мне, но откровенно. Отошлите-ка его поскорее в его университет; не знаю почему, но я этих студентов люблю не больше, чем любит их г-н Керн. Достойнейший человек этот г. Керн, степенный, благоразумный и т. д., — один только в нем недостаток, — это, что он ваш муж. Как можно быть вашим мужем? Об этом я не могу составить себе представления, точно так же, как о рае. — Это все было написано вчера. Сегодня почтовый день и, не знаю почему, я вбил себе в голову, что получу от вас письмо. Этого не случилось, и я в самом собачьем настроении духа, хотя это уж совершенно несправедливо: я должен бы быть благодарным за прошлый раз, знаю; но что вы хотите? Умоляю вас, божественная, выкажите сострадание к моей слабости, пишите мне, любите меня, — и тогда я постараюсь быть любезным. Прощайте, дайте ручку. 14 августа».

— Как мы видели выше (письмо Ј 166), 7 августа Пушкин получил от П. А. Осиповой первое письмо из Риги, написанное 31 июля (на другой день после ее приезда туда), а через несколько дней — письмо от Анны Петровны Керн, до нас не сохранившееся. Он немедленно же отвечал ей настоящим письмом от 14 августа. Припомним здесь кстати, что это, полное движения письмо писано в ту пору, когда поэт был занят вопросом о бегстве за границу, озабочен денежными своими делами и изданием своих сочинений, — в пору, когда всем существом своим он рвался из заточения и видел всю тщетность своих надежд на скорое освобождение...

— О Нетти Вульф, кузине А. П. Керн, см. выше, в письме № 127 и в объяснениях, стр. 411—412.

— А. П. Керн вторично посетила Тригорское, уже вдвоем с мужем в начале октября. Тогда Пушкин познакомился лично с ее мужем-генералом, — о чем писал А. H. Вульфу 10 октября 1825 г. (см. ниже, њ 184).

— По поводу слов Пушкина:ш«разве у хорошеньких женщин должен быть характер» и т. д., следует отметить, что А. П. Керн в своих Воспоминаниях неоднократно останавливается на этом, более показном, чем действительном взгляде Пушкина на женщину. «Живо воспринимая добро, Пушкин, однако, как мне кажется, не увлекался им в женщинах: его гораздо более очаровывало в них остроумие, блеск и внешняя красота. Кокетливое желание ему понравиться не раз привлекало внимание поэта гораздо более, чем истинное и глубокое чувство, им внушенное. Сам он почти никогда не выражал чувств; он как бы стыдился их и в этом смысле был сыном своего века» (Л. Майков, «Пушкин», стр. 263; ср. там же, стр. 252; «Русск. Стар.» 1870 г., т. I, изд. 3, стр. 235; «Пушк. и его соврем.», вып. V, стр. 144—145).

— Кузина А. П. Керн — Анна Николаевна Вульф, бывшая тогда также в Риге.

— Кузен — Алексей Николаевич Вульф, студент Дерптского Университета; тогда он был в Риге, откуда уехал 18 августа (см. ниже № 173).

171. Князю П. А. Вяземскому (стр. 153—155). Впервые напечатано вФ«Русск. Арх.» 1874 г., кн. I, ст. 157—160; подлинник (на бумаге — вод. зн.: Гг. X. 1824 Г.) был у гр. С. Д. Шереметева в Остафьевском архиве.

— Пушкин отвечает на письмо Вяземского из Ревеля, от 4 августа, в котором тот сообщил Пушкину свое стихотворение «Нарвский водопад», прося его «заметить и доставить ему замечания».

Вот начало пьесы Вяземского, как сообщена она в его письме:

Нарвский  водопад.

Несись с  неукротимым  гневом
Сердитой  влаги  Властелин — вла-вла!
Над  тишиной  окрестной, ревом
Господствуй,  бурный  исполин!

Жемчужною,  кипящей лавой         студеной.
За  валом  низвергая  вал
Мятежный,  дикий,  величавый
Перебегай  ступени  скал!  и  т. д.

«Я доволен тут одним нравственным применением», — писал Вяземский, приведя свое стихотворение: «но стихи что-то холодны! Я совсем отвык от стихов. Я говорю, как на иностранном языке: можно угадать мысли и чувства, но нет для слушателей увлечения красноречия. Не так ли? Признайся! Я в стихах Франклин на Французском языке: сдается какое-то чужеязычие» (Акад. изд. Переписки, т. I, стр. 253—254). На эти слова Пушкин и отвечает в начале своего письма, а далее подвергает разбору отдельные места и выражения стихотворения Вяземского.

— Указывая 1807 год, Пушкин имеет в виду эпоху крайней французомании, которою было проникнуто тогдашнее высшее Русское общество в пору, когда, после второй войны с Наполеоном и Тильзитского мира, ФранциЬ сделалась союзницей России. Галломания доходила до смешного, вызывая в некоторых представителях Русской мысли горячие протесты; такими протестами особенно стали известны А. С. Шишков, основатель Беседы любителей Российского слова и Президент Российской Академии (с 1824 г. — Министр Народного Просвещения) и Сергей Николаевич Глинка (род. 1775, ум. 1847), издатель патриотического журнала «Русский Вестник», основанного в 1808 году, в Москве, именно для борьбы с галломанией и для поднятия национального самосознания, для «возбуждения народного духа и вызова к новой и неизбежной борьбе» с Наполеоном (Записки С. Н. Глинки, С.-Пб. 1895, стр. 220); добродушный и добросовестный отечестволюбец, которого вся жизнь была ознаменована честностью поступков и беспорочностью мнений», — как охарактеризовал его кн. Вяземский, «чистый Глинка был выведен Воейковым в «Доме сумасшедших», при чем отмечен его крайний национализм»; ср. также «Мысли вслух на Красном крыльце» гр. Ф. В. Ростопчина, а также позднейшие «Письма из Москвы в Нижний-Новгород» И. М. Муравьева-Апостола (1813—1814 г.), о коих см. очерк И. А. Кубасова в « Русск. Стар.» 1902 г., т. 112, № 10 и 11.

— В ответном письме своем Пушкину из Царского Села, от 28 августа — 6 сентября 1825 г., Вяземский представил своему другу возражения и объяснения на все его поправки и замечания (Акад. изд. Переписки, т. I, стр. 281—282), из которых, однако, почти ничего на принял, — и стихотворение почти без переделок отдал бар. Дельвигу: в таком виде оно и было напечатано в «Северных Цветах на 1826 год», стр. 64—66, под заглавием «Нарвский водопад».

— Джоакино Россини (род. 1792, ум. 1868) — итальянский композитор, любимый Пушкиным, который познакомился с его музыкою в Одессе (см. выше, в письмах №№ 63, 66, 99 и в объяснениях к ним). Позднее, в «Путешествии» Онегина, он писал, вспоминая Одессу:

Пора  нам  в  оперу скорей:
Там упоительный  Россини,
Европы  баловень — Орфей;
Не  внемля  критике  суровой,
Он  вечно  тот-же, вечно  новой,
Он  звуки льет, — они  кипят,
Они  текут, они  горят,
Как  поцелуи  молодые,
Все  в  неге, в  пламени  любви,
Как  зашипевшего  аи
Струя  и  брызги  золотые......

Упомянул он своего любимого композитора и в «Графе Нулине» (стих 131-й).

— В своем письме от 4 августа, из Ревеля, Вяземский писал Пушкину:З«Здесь есть приятельница сестры твоей, Дорохова, в которую влюбись и которую воспой непременно, когда познакомишься. Белокурая Вакханка, полуденная нега на северной почве, виноград на снегу, чего-то нет, но многое что есть: небрежность! Голос приятный, а поет, то есть, сказывает стихи на русский лад наших барышень. Например из твоей Молдавской песни [«Черной шали»]:

Однажды  я  созвал  нежданых  гостей.

«Это сочетание двух слов — самое не́льзя прелести! я сказывал ей, что уведомляю тебя о поправке стиха. Сделай одолжение, душа, напечатай его так в полных своих стихотворениях» (Акад. изд. Переписки, т. I, стр. 254—255; ср. «Остаф. Арх.», т. V, вып. 1, стр. 64, 68 и др.).

— «Celà seroit de l’esprit»: «Это было бы уже слишком надуманно».

— Шуточная деловая бумага Пушкина, посланная для предъявления дяде его, В. Л. Пушкину, написана поэтом нарочито в стиле официальных документов того времени. 1811-й год — год поступления Пушкина в Царскосельский Лицей.

— О бабушке, В. В. Чичериной, и тетушке, А. Л. Пушкиной, см. выше, в письме № 149 и в объяснениях, стр. 452 и 457.

172. В. А. Жуковскому (стр. 155—156). Впервые напечатано в «Русск. Арх.» 1870 г., ст. 1173—1174; подлинник (на бумаге — вод. зн.: Гг. X. 1824 Г.) — в Гос. Публ. Библиотеке, в бумагах Жуковского.

— Письмо Пушкина служит ответом на пространное письмо к нему Жуковского от 9 августа; в нем Жуковский, между прочим, писал: «Прошу тебя, мой милый друг, отвечать немедленно на это письмо. Решился ли ты дать сделать операцию и соглашаешься ли поехать для этого во Псков? Оператор готов. Это Мойер, Дерптский профессор, мой родня и друг. Прошу в нем видеть Жуковского. Он тотчас к тебе отправится, как скоро узнает, что ты его ожидаешь», и т. д. Жуковский на письмо Пушкина от 17 августа, в свою очередь, ответил в конце сентября (Акад. изд. Переписки, т. I, стр. 291—292), а Пушкин отозвался письмом от 6 октября (№ 183).

— О намерении ехать во Псков Пушкин писал кн. Вяземскому уже в письме от 14—15 августа (см. выше, №171). Вяземский, прочтя письмо Пушкина к Жуковскому, 6 сентября писал своему другу: «После выговора, вот тебе благодарность за письмо последнее к Жуковскому, где ты говоришь об осенней поездке в Псков. На здоровье и с богом!» (Акад. изд. Переписки, т. I, стр. 283).

— О Пещурове, Опочецком Предводителе дворянства, к которому Пушкин только что ездил (см. выше, в письме № 168), см. выше, стр. 487—488.

— О выражении «Кюхельбекерно» см. выше, стр. 245 и 265, и в письмах № 37 и 52.

— Коншин — Николай Михайлович, поэт-лирик, приятель Боратынского; см. выше, в письме № 122, и в объяснениях, стр. 400—401.

— «Борис Годунов» был написан Пушкиным к началу октября (см. ниже, в письме № 185, а совершенно закончен 7 ноября, как помечено на рукописи.

— Об отношении поэта к Карамзину, летописям и другим первоисточникам, изучением коих он усердно занимался при работе над «Борисом Годуновым», см. статью акад. И. Н. Жданова: «О драме А. С. Пушкина Борис Годунов», С.-Пб. 1892, и Соч. Жданова, т. II, С.-Пб. 1907, стр. 99—134 (собственно стр. 109 и сл.), а также нашу заметку «Замечания Пушкина на статью Погодина о Борисе Годунове» (1829 г.) — «Пушк. и его соврем.», вып. XIII, стр. 147—162.

— Французская фраза значит: «Это так же животрепещуще, как вчерашняя газета». Письмо Пушкина к Н. Н. Раевскому с приводимою фразою до нас не сохранилось; может быть, она была в письме, которое нам известно лишь в черновом наброске и напечатано выше, под № 162.

— «Жизнь Железного Колпака или житие какого-нибудь Юродивого» были нужны Пушкину, как материал для изображения юродивого «Николки», выведенного им в «Борисе Годунове», в сцене на площади перед собором. Пушкин не остановился здесь перед анахронизмом: блаженный Иоанн, Христа ради юродивый, Московский чудотворец, нарицаемый Большой Колпак и Водоносец, умер в 1589 году, т.-е. за 9 лет до воцарения Годунова. В его житии (рукопись Покровского собора) рассказывается, что он «носил вериги и колпак великий и тяжкий» и, встречаясь с Годуновым, говорил ему: «Умная голова, разбирай божьи дела. Бог долго ждет, да больно бьет» (см.: Архим. Игнатий, Краткие описания Русских святых, кн. 2, С.-Пб. 1875, XVI век, стр. 130—131; Свящ. Иоанн Ковалевский, Юродство о Христе и Христа ради юродивые Восточной и Русской Церкви. Исторический очерк. Издание 3-е, М. 1902, стр. 244—248). На просьбу о Железном Колпаке кн. Вяземский отвечал Пушкину в сентябре: «Карамзин очень доволен твоими трагическими занятиями и хотел отыскать для тебя Железный Колпак. Он говорит, что ты должен иметь в виду в начертании характера Бориса дикую смесь: набожности и преступных страстей. Он беспрестанно перечитывал Библию и искал в ней оправдания себе. Это противоположность драматическая! Я советовал бы тебе прислать план трагедии Жуковскому для показания Карамзину, который мог бы тебе полезен быть в историческом отношении. Житие Василия Блаженного напечатано особо. Да возьми», — продолжает Вяземский, шутя: «повесть дядюшки твоего Василья [Львовича]: разве-он не довольно блаженный для тебя? Карамзин говорит, что в Колпаке немного найдешь пищи, то есть вшей. Все юродивые похожи! Жуковский уверяет, что и тебе надобно выехать в лицах юродивого» (Акад. изд. Переписки, т. I, стр. 283). Пушкин отвечал 13 сентября: «Благодарю от души Карамзина за Железный Колпак, что он мне присылает» (см. ниже, № 180).

— Четьи-Минеи были тогда у Пушкина под рукою. И. И. Пущин рассказывает, что когда, 11 января 1825 г., в бытность его в Михайловском, среди чтения «Горя от ума», друзья услышали, как кто-то подъехал к крыльцу, — «Пушкин выглянул в окно, как будто смутился и торопливо раскрыл лежавшую на столе Четью-Минею. Заметив его смущение и не подразумевая причины, я спросил его: что это значит? Не успел он отвечать, как вошел в комнату низенький, рыжеватый монах и рекомендовался мне настоятелем соседнего монастыря» (Записки о Пушкине, С.-Пб. 1907, стр. 62).

— Перовский — Василий Алексеевич (род. 9 февраля 1795, ум. 8 декабря 1857), брат упомянутого выше (в № 135) А. А. Перовского-Погорельского, впоследствии Оренбургский генерал-губернатор, генерал-адъютант, член Государственного Совета и граф (с 1855 г.), «человек высоких идеалов, сильных страстей и великодушных побуждений...; было в нем много своеобразного и ему только принадлежавшего: при необыкновенных дарованиях, при художественном складе сильного ума, граф Перовский отличался цельным самостоятельным характером, каких мало» («Русск. Арх.» 1878 г., кн. 1, стр. 273). — Один из ближайших друзей Жуковского и его «Светланы» Воейковой, человек европейски-образованный, Перовский в 1823 г., будучи полковником Измайловского полка, сильно заболел и вынужден был, для поправления здоровья, уехать за границу, в Италию, где и прожил около двух лет, ведя переписку с Жуковским; последний, без ведома Перовского, напечатал часть его писем (с 15 сентября 1823 г., — из Флоренции, до 19 августа 1824 г., — из Сорренто) в «Северных Цветах на 1825 год» (стр. 172—244; перепечатаны в книге И. Н. Захарьина Якунина: Гр. В. А. Перовский и его зимний поход в Хиву, С.-Пб. 1901, стр. 44—76; о них см. стр. 94—95); их продолжение, под заглавием: «Отрывки писем из Италии. 20 ноября 1824 года, Неаполь» напечатано в «Северных Цветах на 1827 год», стр. 105—130, без подписи; три письма (3-го, 4-го и 6-го апреля) помещены в Воейковском «Собрании новых русских сочинений и переводов в прозе, вышедших в свет с 1823 по 1825 год», ч. 2, С.-Пб. 1826, стр. 123—130, с подписью П. и под заглавием: «Несколько писем одного Русского путешественника к В. А. Ж., из Рима». Печатая письма в «Северных Цветах на 1825 г.», Дельвиг снабдил их заметкою: «Письма сии писаны не для публики, без всякого старания, плана и таким человеком, который не только никогда не думал быть Русским автором, но более привык писать по-Французски, нежели по-Русски. Но они написаны так умно и таким приятным слогом, что мы решились напечатать некоторые их отрывки и уверены, что читатели наши поблагодарят нас за доставленное им удовольствие» (ср. Русск. Стар.» 1901 г., № 2, стр. 324). Под письмами была подпись: П.......й, которую Пушкину раскрыл Плетнев (Переписка, Акад. изд., т. I, стр. 176).

— Везувий, Геркуланум и Помпеи описаны Перовским в его письме из Сорренто от 3 июня 1824 г. «Московский Телеграф» отнесся неодобрительно к Письмам Перовского, язвительно заметив, что и без объяснения издателя можно было бы заметить, что они писаны человеком, который привык писать более по-французски, и что в них много лишних мелких подробностей (1825 г., ч. I, № 8, стр. 333). Из «С.-Петербургских Ведомостей» (1825 г., 11 августа, № 64, прибавление, стр. 791) видно, что адъютант великого князя Николая Павловича, л.-гв. Измайловского полка полковник Перовский приехал в Петербург из Италии через Радзивилов между 5 и 9 августа. — 8 лет спустя, в сентябре 1833 г., Пушкин, во время поездки своей по России для собирания сведений о Пугачеве, провел два дня под самым Оренбургом на даче Перовского, тогдашнего Оренбургского генерал-губернатора (см. Д. Н. Соколов, Пушкин в Оренбурге — «Пушк. и его соврем.», вып. XXIII — XXIV, стр. 74 и др.), с которым был на «ты» и которому посылал «Историю Пугачевского бунта», когда она вышла в свет (см. заметку Б. Л. Модзалевского в «Сборнике Пушкинского Дома на 1923 г.», Пгр. 1922, стр. 18—30). — Письма Перовского из Рима и Петербурга к А. П. Брюллову (1825 г.) см. в изд. «Архив Брюлловых». Редакция и примечания И. А. Кубасова, С.-Пб. 1900, стр. 188—190.

— В Аничковском дворце Жуковский жил, как преподаватель Русского языка великой княгине Александре Федоровне, вскоре ставшей императрицею и избравшей Жуковского в наставники к 7-летнему великому князю и наследнику Александру Николаевичу.

173. А. П. Керн (стр. 156—157). Впервые напечатано в Воспоминаниях А. П. Керн — вЗ«Библ. для Чтения» 1859 г., № 4, стр. 136 и 142—144 (перевод), а затем в «Русск. Стар.» 1879 г., т. XXVI, стр. 515—516; подлинник был у М. И. Семевского; нам остался недоступен.

Перевод: «Вы приводите в отчаяние; я совсем было собрался писать вам глупости, которые заставили бы вас помирать со смеху, и вдруг ваше письмо повергло меня в печаль как раз когда я был в ударе. Постарайтесь отделаться от этих спазм, которые хотя и делают вас столь привлекательной, но ни чорта не стоят, — уверяю вас. Отчего вы все заставляете меня бранить вас? Если у вас рука была на перевязи, не следовало писать ко мне; что за сумасбродство! Скажите, однако, что он сделал вам, этот бедный муж? Уж не ревнует ли он, случайно? Чтож, клянусь вам, он не был бы неправ. Вы не умеете или (что еще хуже) не хотите щадить людей. А хорошенькая женщина властна... быть любовницею. ¹ Боже меня избави проповедывать мораль, но все же к мужу должно питать уважение, иначе никто не захотел бы быть мужем. Не притесняйте очень это ремесло — оно необходимо на свете. Послушайтесь; вот я говорю вам от чистого сердца. За 400 верст вы ухитрились возбудить во мне ревность; что же должно быть в 4 шагах? [(NB. Я очень хотел бы знать, почему двоюродный ваш братец выехал из Риги лишь 18-го числа сего месяца и почему имя его три раза сорвалось с вашего пера в письме вашем ко мне? Без нескромности — нельзя ли это узнать?] Простите, божественная, что я так откровенно высказываю вам свой образ мыслей: это доказательство самого истинного моего к вам участия. Я люблю вас гораздо более, нежели вы думаете. Постарайтесь же хотя мало-мальски наладить дело с этим проклятым г. Керном. Прекрасно понимаю, что это, должно быть, невеликий гений, но, наконец, он также и не совсем же дурак. Мягкость, кокетство (и в особенности, ради бога, отказы, отказы и отказы) приведут его к вашим ножкам — месту, из-за которого я ему завидую от глубины моей души, — но что вы хотите! Я в отчаянии от отъезда Аннеты; как бы то ни было, но вы непременно должны приехать осенью сюда или хотя во Псков. Предлогом может быть болезнь Аннеты. Что вы об этом думаете? Отвечайте мне, умоляю вас, и ни слова об этом А. Вульфу. Приедете? Не правда ли? До тех пор не решайте ничего относительно вашего мужа. Вы молоды, целая будущность перед вами, а он.... Наконец, будьте уверены, что я не из тех, которые никогда не посоветуют решительных мер — иногда это неизбежно, но раньше следует хорошенько рассудить, не делая бесполезного скандала. — Прощайте, теперЬ ночь и ваш образ чудится мне, полный грусти и сладострастной неги, — я будто вижу ваш взгляд, ваши полуоткрытые уста. Прощайте, — я чувствую себя у ног ваших, сжимаю их, чувствую прикосновение ваших колен, — всю кровь мою отдал бы я за минуту действительности. Прощайте и верьте моему бреду; он смешон, но искренен».

— Письмо служит ответом на письмо А. П. Керн, до нас не сохранившееся, и писано около 24 августа.

— Слова: «К мужу должно питать уважение» и т. д. напоминают стихи из послания Пушкина к приятелю А. П. Керн — А. Г. Родзянке (1825 г.).

... не согласен я с тобой,
Не одобряю я развода:
Во-первых, веры долг святой,
Закон и самая природа...
А во-вторых, замечу я,
Благопристойные мужья
Для умных жен необходимы  и  т. д.

— Двоюродный братец — Алексей Николаевич Вульф.

— Аннета — Анна Николаевна Вульф.

— О приезде А. П. Керн с мужем в Тригорское в начале октября см. ниже, в письме № 184 и на стр. 520.