Скачать текст письма

Модзалевский. Примечания - Пушкин. Письма, 1826-1830. Часть 21.

274. С. А. Соболевскому (стр. 51). Впервые напечатано в книге В. Я. Брюсова: «Письма Пушкина и к Пушкину. Новые материалы», М. 1903, стр. 17 по копии; подлинник — в Пушкинском Доме.

— Анна Петровна — Керн (см. выше, в письме № 268 и в объяснениях к нему, стр. 276).

— Из-за отсутствия экземпляров Второй главыЦ«Евгения Онегина», за которое Пушкин упрекал Соболевского еще в ноябре 1827 г. (см. выше, письмо № 257), остановилась продажа Первой, Третьей, Четвертой — Пятой и Шестой глав романа; из них последняя вышла в свет в конце марта 1828 г.

— О Калибане см. выше, в письме № 268, и в объяснениях к нему, стр. 278, и в следующем письме № 275.

— Какого Трубецкого имеет в виду Пушкин, — не знаем.

— Погодин и «они» — редактор и члены редакции «Московского Вестника»; см. следующее письмо № 275.

— Один из современников Пушкина, князь А. Ф. Прозоровский-Голицын, рассказывал П. И. Бартеневу:•«Пушкин любил веселую компанию молодых людей. У него было много приятелей между подростками и юнкерами. Около 1827 года в Петербурге водил он знакомство с гвардейскою молодежью и принимал деятельное участие в кутежах и попойках. Однажды пригласил он несколько человек в тогдашний ресторан Доминика и угощал их на славу. Входит граф Завадовский и, обращаясь к Пушкину, говорит: «Однако, Александр Сергеевич, видно туго набит у вас бумажник!»— «Да ведь я богаче вас», отвечает Пушкин: «вам приходится иной раз проживаться и ждать денег из деревень, а у меня доход постоянный с тридцати шести букв Русской азбуки» («Русск. Арх.» 1888 г., кн. III, стр. 468).

— Сергей Львович — Пушкин, отец поэта.

— Баронесса — Софья Михайловна Дельвиг, жена поэта; в бытность свою в Петербурге Соболевский был частым посетителем их дома (см. Барон А. И. Дельвиг,ц«Мои воспоминания», т. I, стр. 72 — 73, и выше, стр. 276 — 277).

275. М. П. Погодину (стр. 52). Впервые напечатано вс«Москвитянине» 1842 г., ч. V, № 10, стр. 459 — 460; поправки даны в «Вестнике Европы» 1887 г., № 5, стр. 406; подлинник в б. Румянцовском Музее, в архиве Погодина, № 3516, л. 165.

— За свое молчание Пушкин извинялся перед Погодиным и в предъидущем письме к Соболевскому (№ 274).

— Осень была у Пушкина наиболее плодотворным временем года (ср. выше, письма N 250 и 251 и стр. 254 и 257, и ниже, в N 366). В первой половине октября 1828 г. князь П. А. Вяземский писал А. И. ТургеневЧ из села Мещерского: «Пушкин, сказывают, поехал в деревню; теперь самое время случки его с музою; —глубокая осень. Целое лето кружился он в вихре Петербургской жизни, воспевал Закревскую... Еще написал он народную балладу «Утопленник», где много силы... Вероятно, всё это будет вЄ«Северных Цветах» («Остаф. Архив», т. III, стр. 179). Во второй августовской и во второй сентябрьской книжках «Московского Вестника» (№№ 15 и 17) были, однако, помещены стихотворения Пушкина: «Недоконченная картина» и «К К. 1817» (т. е. «К Каверину»).

—Ч«Годы 1824 — 1827 образуют тот период времени», пишет В. А. Розов: «когда имя Гёте чаще всего встречается в произведениях Пушкина. Повидимому, их и следует считать временем его ознакомления с великим немецким поэтом. Оно завершилось, наконец... сношениями обоих поэтов через посредство Жуковского, имевшими место в том же 1827 году, и определением в уме Пушкина места, которое Гёте занимает в мировой поэзии ... В 1828 году он упоминает о Веймарском мудреце лишь раз и по особо исключительному случаю. Веневитиновскому кружку удалось довести до сведения патриарха Германской поэзии о своем существовании, своем преклонениг пред ним и основании журнала для проповеди германских идей в России. Гёте отнесся благосклонно к Русским поклонникам своего гения и отозвался весьма любезным письмом, которое и было напечатано на страницах «Московского Вестника». Об этом-то письме и пишет Пушкин Погодину 1 июля 1828 года» («Пушкин и Гёте», Киев. 1908, стр. 134 — 135). Письмо Гёте, содержавшее в себе «много лестного вообще для муз российских, много поучительного, было адресовано некоему Н. Борхарду и написано из Веймара 1 мая 1828 г. в ответ на посланную ему Борхардом статью о Шевыревском разборе «Фауста» (эта статья Шевырева была напечатана в «Московском Вестнике» 1827 г., № XXI, при переводе отрывка из междудействия к «Фаусту» — «Елена»); письмо Гёте появилось в «Московском Вестнике» 1828 г., ч. IX, стр. 326 — 333, в подлинном немецком тексте и в переводе на русский язык и произвело сильное впечатление, явившись, по словам В. В. Каллаша, «любопытным фактом раннего литературного общения между русскими и немецкими писателями на почве культа «великого старца», с одной стороны, и признания известных прав за русскою литературой — с другой» («Русские отношения Гёте» — в сборнике: «Под знаменем науки», М. 1902, стр. 178 — 184). В 1-м же № «Московского Вестника» (1827 г.) был помещен литографированный портрет Гёте, по рисунку Ив. Серг. Мальцова.

— Шевырев, сторонник немецкой романтической эстетики, проводивший ее основные положения в статьях своих в критическом отделен«Московского Вестника», бывшем в его заведывании, был восторженным поклонником Пушкина, с которым познакомился лично у Веневитиновых, осенью 1826 г., на чтении «Бориса Годунова». Он, по словам Н. С. Тихонравова, «с жадностью прислушивался к задушевным домашним импровизациям Пушкина о поэзии и искусстве: из них он хотел извлечь материалы для теории поэзии. Беседы с Пушкиным о поэзии и русских песнях (говорил он), чтение Пушкиным этих песен наизусть принадлежат к числу тех плодотворных впечатлений, которые содействовали образованию моего вкуса и развитию во мне истинных понятий о поэзии» (Соч., т. III, ч. 2, стр. 223). Ценные воспоминания Шевырева о Пушкине опубликованы Л. Н. Майковым и вошли в его книгу «Пушкин», С.-Пб. 1899, стр. 318 — 354. С. М. Соловьев передает в своих «Записках», что Шевырев, «физически слабый пред вином», — «как немного охмелеет, то сейчас растает и начнет говорить о любви, о согласии, братстве и любви и о всякого рода сладостях: сначала, в молодости, и это у него выходило иногда хорошо, так что однажды Пушкин, слушая пьяного оратора, проповедующего довольно складно о любви, закричал: «Ах, Шевырев! Зачем ты не всегда пьян!» («Записки», изд. «Прометей», стр. 48).

— Булгарин в 1828 г. вел борьбу сЙ«Московским Вестником», который он, между прочим, попытался высмеять в особой клеветнической статье под именем «Эдинбургского Вестника», при чем задел и Пушкина под именем Лорда Байрона (в № 38 «Северной Пчелы» 1828 г.; см. В. В. Каллаш: «Пушкин, Н. Полевой и Булгарин. Из журнальной полемики конца 20-х гг. XIX в.»— «Пушк. и его соврем.», вып. II, стр. 38 — 40). «Московский Вестник», в свою очередь, посвятил большую статью (С. П.

Шевырева) строгому критическому обозрениюС«Северной Пчелы», ее литературных приемов и нравов, разоблачив их и указав на недобросовестность, пристрастность Булгарина, его нетерпимость, заносчивость, личности, празднословие (ч. VIII, № 8, стр. 398 — 424). В это время, по сведениям III Отделения, полученным, повидимому, от Булгарина (так, по крайней мере, думал Вяземский),— «в Москве опять составилась партия для издания Газеты политической, ежедневной, под названием «Утренний Листок». Хотят издавать или с нынешнего года с июня, или с 1-го января 1829. — Главные издатели суть те же самые, которые замышляли в конце прошлого года овладеть общим мнением для политических видов, как то было открыто из переписки Киреевского с Титовым. — Все эти издатели по многим отношениям весьма подозрительны, ибо явно проповедуют Либерализм. Ныне известно, что партию составляют князь Вяземский, Пушкин, Титов, Шевырев, князь Одоевский, два Киреевские и еще несколько отчаянных юношей. Но ныне такое между ними условие: поручить издателю «Московского Вестника» Погодину испрашивать позволение. Погодин предан душою правилам якобинства, которые составляют исповедание веры толпы Московских и некоторых Петербургских юношей и служит им орудием. Сия партия надеется теперь через Немецких ученых Круга и Аделунга снискать позволение князя Ливена через князя Вяземского и Пушкина, действовать на Блудова посредством Жуковского, а чрез своего партизана Титова, племянника Статс-Секретаря Дашкова, снискать доступ к государю чрез графа Нессельроде или самого Дашкова»... (Б. Л. Модзалевский,З«Пушкин под тайным надзором», изд. 3-е. Лгр., 1925, стр. 82 — 92). Издателем «Утренней Газеты» «не должен был быть ни Погодин, ни Вяземский, но последнему было официально запрещено предпринимать это издание (Соч. Вяземского, т. II, стр. 85 — 111, т. IX, стр. 99 — 108; Н. Барсуков, «Жизнь и труды М. П. Погодина», кн. II, стр. 218 — 219; «Остаф. Архив», т. III, стр. 183 и 538 и ниже, письмо № 288 и стр. 324; Письма А. Я. Булгакова к брату — «Русск. Арх.» 1901 г., кн. III, стр. 198 — 199, 204, 205 — 206).

— Федоров — Борис Михайлович (см. выше, т. I, стр. 513, 534). В апреле и мае 1828 г. он неоднократно встречался с Пушкиным и в Дневнике своем за это время оставил краткие записи об этих встречах (см. ВЪ В. Майков: Из дневника Б. М. Федорова — «Русский Библиофил» 1911 г., № 5). В единственной вышедшей тогда 1-й книжке своего журнала «Санктпетербургский Зритель» за 1828 г. Федоров поместил написанный им разбор четвертой и пятой глав «Евгения Онегина», — разбор бездарный, состоявший из мелочных придирок к отдельным словам и выражениям. «Твой Федоров издает журнал», писал князь Вяземский А. И. Тургеневу из Петербурга 18 апреля: «и в нем критикует Пушкина, а пуще всего требует от него нравственности. После того встретились они у меня, и Пушкин насмешил меня с ним: «От чего не описываете Вы картин семейного счастья?» и тому подобное говорил ему нравоучитель, а тот отвечал ему по своему» («Архив братьев Тургеневых», вып. VI, стр. 67).

— «Мысль» — стихотворение С. П. Шевырева, напечатанное в № VIII «Московского Вестника» 1828 г. (ч. VIII, стр. 357 — 358):

Падет в наш ум чуть видное зерно
И зреет в нем, питаясь жизни соком;
Но придет час, и вырастет оно
В создании иль подвиге высоком.
И разовьет красу своих рамен,
Как пышный кедр на высотах Ливана:
Не подточить его червям времен,
Не смыть корней волнами океана,
Не потрясти и бурям вековым
Его главы, увенчанной звездами,
И не стереть потопам дождевым
Его коры, исписанной летами.

Под ним идут неслышною стопой
Полки веков — и падают державы,
И племена сменяются чредой
В тени его благословенной славы.
И трупы царств под ним лежат без сил,
И новые растут для новых целей
И миллион оплаканных могил,
И миллион веселых колыбелей.
Под ним и тот уже давно истлел,
Во чьей главе зерно то сокрывалось,
Отколь тот кедр родился и созрел,
Под тенью чьей потомство воспиталось.

С. Шевырев.

— Мстя Шевыреву за вышеуказанный его разборЦ«Северной Пчелы», Булгарин немедленно откликнулся в ней сперва в № 37 «Северной Пчелы» от 27 марта статьею «О высоком и прекрасном в сочинениях Г. Степана Шевырева. (Письмо к Издателям Сев. Пчелы)», за подписью: «С. Объективин», в которой подверг придирчивой и бранчивой критике стихотворение Шевырева «Каин» (из «Альбома Северных Муз»); эта статейка появилась в № 52 «Северной Пчелы», от 1 мая, а в № 58-м, от 15 мая 1828 г., был помещен второй выпад против Шевырева в «Письме к Издателям Северной Пчелы»: «Желая научиться прекрасному и высокому, о котором, как слышно, много толкуют Издатели Московского Вестника, я подписался на их издание» — так начинается это письмо. — «Ожидаю присылки сего журнала в нетерпении видеть образцы Изящного, получаю и принимаюсь читать последний вышедший нумер сего Вестника. Вообразите мое удивление, когда, развернув 8-й нумер, я увидел в отделении Изящной Словесности, на первом месте, стихотворение господина Шевырева, под названием Мысль. Желаете ли иметь полное понятие об сей удивительной мысли? Препровождаю к вам вполне это чудесное произведение Московского Пиита-Журналиста. Выписываю от слова до слова, чтоб не подумали, что я пропустил что-нибудь из красот: слушайте и удивляйтесь!» Приведя первые шесть стихов, автор спрашивает: «О ком говорит Сочинитель: падет в наш ум чуть видное зерно? — Вероятно о себе. Чтоб придать цены своим строкам, плохие Сочинители обыкновенно говорят мы, вместо я, и свое мнение величают для важности нашим. Но не о том дело; а каково: жизни соком? — Сочное словцо! — Но у зерна — рамена — это как вам покажется?» Далее автор, подписавшийся псевдонимом от последних слов: «Б. Зернов-Раменин», глумится над остальными стихами и отдельными выражениями пьесы Шевырева и пишет: «В главе зерно! у зерна — рамена! из зерна — кедр, под кедром черви времен, трупы царств без сил, миллион могил, миллион колыбелей и какой-то истлевший (Убийственная Поэзия!). Милостивые Государи, Издатели Московского Вестника! и это вы называете Изящною Словесностию? — И помещая такие стихи, вы беретесь судить о Русских Писателях!.. Извините, Милостивые Государи, Издатели Северной Пчелы», заключает автор: «за это маленькое отступление. Я только прошу вас сообщить ваше мнение, справедливо ли названы мыслью, и не будет ли справедливее назвать бестолковщиною — стихи Г. Шевырева, отнести ли этот философическо-аллегорический вздор к Изящной поэзии, или к новейшим подражателям блаженной памяти стихотворца Патрикеича?»

—Ч«Северные шмели» — Булгарин и Греч, издатели «Северной Пчелы». Воейков, отвечая на вышеуказанный пасквиль Булгарина на «Московский Вестник» под именем «Эдинбургского Вестника», назвал ее в своем ответе «Лондонским Трутнем» («Пушк. и его соврем.», вып. II, стр. 40 — 46).

—Ч«Московский Телеграф» за 1827 год был подвергнут подробному критическому разбору в специальной статье С. П. Шевырева «Обозрение Русских журналов в 1827 году. Московский Телеграф» (ч. VIII, № 5, стр. 61 — 105), начатой с заявления, что «Телеграф есть явление весьма замечательное в современной истории нашей Литературы. Решительно можно сказать, что в нем более, нежели в каком-либо другом журнале, как в вогнутом зеркале, каррикатурно отражаются вся хорошая сторона и все возможные недостатки нашего образования» (стр. 68); затем критик рассматривал «понятия» Телеграфа: о науке вообще, о теории изящного, об истории, о географии, о юриспруденции, о грамматике, о словенском языке и т. д. и т. д., отмечая промахи Полевого и его сотрудников, опрометчивые суждения их, прямыЪ ошибки, неясные, сбивчивые утверждения и т. под. Попутно отмечено «замечательное явление» — «торжественное примирение «Московского Телеграфа» с «Северною Пчелою», «Сыном Отечества» и «Северным Архивом» «после двухлетней беспрерывной, неутомимой войны, славной в Летописях русской журнальной полемики, но пятнающей историю русского журнализма, как часть истории нашей словесности» (стр. 94). Досталось в этом обозрении и «Журнальному сыщику», т.-е. князю П. А. Вяземскому, писавшему под этим псевдонимом бойкие статейки в отделе Смеси «Московского Телеграфа» (стр. 97; ср. Соч. князя Вяземского, т. I, стр. XLVIII — XLIX). О враждебных отношениях «Московского Вестника», в лице Шевырева и Погодина, к «Московскому Телеграфу» и Н. А. Полевому подробно рассказывает в своих Записках К. А. Полевой (С.-Пб. 1888, стр. 201 — 210).

— Ксенофонт Алексеевич Полевой (род. 1802, ум. 1867) — брат издателя «Московского Телеграфа» и деятельный его сотрудник. В марте 1828 г. он приехал в Петербург (где пробыл до июня) хлопотать о пропуске через цензуру перевода Вальтер-Скоттовой «Жизни Наполеона» и по делам типографским. В Записках своих Кс. Полевой оставил довольно подробный рассказ о знакомстве своем с Пушкиным, с которым часто видался во время своего пребывания в Петербурге, о его жизни и занятиях, «В первое время по приезде в Петербург», пишет Полевой: «я жил в гостиннице «Демут», где обыкновенно квартировал А. С. Пушкин. Я каждое утро заходил к нему, потому что он встречал меня очень любезно и привлекал к себе своими разговорами и рассказами. Как-то в разговоре с ним я спросил у него, знакомиться ли мне с издателями «Северной Пчелы»? — «А почему же нет? — отвечал не задумываясь Пушкин. — Чем они хуже других? Я нахожу в них людей умных. Для вас они будут особенно любопытны». Тут он вошел в некоторые подробности, которые показали мне, что он говорит искренно»... (стр. 268). Познакомясь с Булгариным, Полевой встречал у него Грибоедова, Мицкевича, Пушкина и других писателей. Несколько страниц Записок Полевого посвящены рассказу о беседах его с Пушкиным, различныЫ эпизодам его знакомства с ним, описанию его наружности и характера (Записки С.-Пб. 1888, стр. 273 — 278).

— Калибан — прозвище С. А. Соболевского: см. выше, в письмах № 268 и 274. Записку к нему Пушкина при посылке денег см. ниже, № 276.

О стихах, присланных Пушкиным для «Московского Вестника», см. выше, в начале объяснений к настоящему письму.

— «Славянин» — «военно-литературный» еженедельный журнал, издававшийся в 1827 — 1830 гг. А. Ф. Воейковым (см. выше, в объяснениях к письму № 257, стр. 265).

— Шишков — Александр Семенович, адмирал, бывший в 1824 — 1828 гг. Министром Народного Просвещения, долголетний Президент (1813 — 1841) Российской Академии: это устарелое, архаическое, давно себя пережившее учреждение единственно благодаря Шишкову поддерживало свое существование и закрылось уже через 6 месяцев после его смерти.

— Стихи Языкова, из которых Пушкин приводит выдержку, — «Послание о Журналистах» (нач.: «Не называй меня поэтом!»...), посвященное А. Н. Вульфу; здесь поэт писал:

... Дерзну ли снова я играть
Богов священными дарами?
Кто осенит меня хвалами?
Стихи — куда мне их девать?

Везде им горькая судьбина!
Теперь ведь будут тяжелы
Они заплечьям «Славянина»
И крыльям «Северной Пчелы».
Что ж? В белокаменную с Богом,
В «Московский Вестник»? Трудно, брат, и т. д., как цитирует Пушкин, с тою разницею, что «Афиней» (т.-е. «Атеней») — журнал М. Г. Павлова, поместивший незадолго перед тем придирчивую и вздорную критику на Четвертую и Пятую главы «Евгения Онегина» (см. выше, в письме № 268, и в объяснениях к нему, стр. 278) в окончательной редакция Языкова назван журналом «мудрено-философским». Во всей тираде Пушкину более всего, вероятно, понравилось сравнение «Атенея» с тогда уже прекратившимся Петербургским журналом баснописца А. Е. Измайлова «Благонамеренный» (1818 — 1827), — журналом, носившим на себе все отличительные черты своего издателя — человека грубоватого, примитивного по своим приемам, неряшливого, неаккуратного, подчас циничного, хоть и добродушного. — Послание Языкова, еще в середине марта 1828 г. посылавшего Пушкину поклон через А. Н. Вульфа («Русск. Стар.» 1903 г., № 3, стр. 486), Пушкин скорее всего мог узнать от Алексея Николаевича Вульфа, который получил его в письме самого автора из Дерпта, от 7 июня 1828 г.: «Здесь прилагается к тебе послание», писал Языков. «На сих днях привел меня бог увидеть, как ничтожил издатель Телеграфа, еще в начале текущего года, мою Музочку. Поэты раздражительны вообще, а мне надобно же хоть чем-нибудь ознаменовать первую грозную выходку на мои стихи студентские. Молва гласит, что Полевой ополчился на меня Дмитриева-старца ради за апологи. Да будет это послание только излияньем души моей, по части полемики, — не пускай его по рукам, — всё это будь сказано между нами! Кланяйся Пушкину и небожителям Тригорского»... («С.-Петерб. Ведом.» 1866 г., № 168, стр. 1; «Русск. Арх». 1867 г., ст. 741 — 742). Передавая Пушкину поклон, Вульф, вероятно, не удержался, чтобы не сообщить своему другу и послание Дерптского приятеля-поэта; последний 1 ноября 1828 г. писал Вульфу, что «послание о журналистах, кажется, не годится для печати, зане писано собственно для домашнего обихода» («С.-Петерб. Вед.», I. с.). Эта пьеса впервые появилась в печати лишь в 1859 — в «Русской Беседе», № 4, стр. 7.

276. С. А. Соболевскому (стр. 53). Впервые напечатано в книге В. Я. Брюсова; «Письма Пушкина и к Пушкину. Новые материалы», М. 1903, стр. 18; подлинник (на бумаге без вод. зн.), писанный карандашом, был в Остафьевском архиве у гр. С. Д. Шереметева, в бумагах Соболевского, Avant les voyages, № 111; ныне в Центрархиве.

— О Василии Петровиче Зубкове см. выше, письмо № 226, и объяснение к нему, стр. 215.

— «Писать пока некогда»: от лета 1828 г. сохранились всего лишь два письма Пушкина; объясняется это, вероятно, рассеянным образом жизни поэта. «Целое лето кружился он в вихре Петербургской жизни, воспевал Закревскую», — писал Вяземский А. И. Тургеневу 15 октября 1828 г. (П. Бартенев, «Пушкин», вып. II, стр. 39; «Остаф. Архив», т. III, стр 179); П. А. Муханов летом также сообщал Погодину, что «Пушкин учится английскому языку, а остальное время проводит на дачах» (Н. Барсуков, «Жизнь и труды М. П. Погодина», кн. II, стр. 185). Вторая половина лета прошла у него, кроме того, в беспокойстве по делу о «Гавриилиаде» (см. ниже, в письмах № 278 и 279) и об элегии «Андрей Шенье» (см. выше, стр. 149 и 177 и статью П. Е. Щеголева «Пушкин в политическом процессе 1826 — 1826 гг.» — «Пушк. и его соврем.», вып. XI, стр. 1 — 51): последнее закончилось 28 июля 1828 г. утверждением «Положения» Государственного Совета, по коему постановлено было за сочинителем Пушкиным иметь секретный надзор.

— Плетнев был учителем Российской словесности в Училище Ордена св. Екатерины.

277. Н. В. Путяте (стр. 53). Впервые напечатано в «Русском Архиве» 1899 г., кн. II, стр. 253, в статье: «Из записной книжки Н. В. Путяты»; подлинник — у Ник. Ив. Тютчева в Москве (1927), по копии которого записка и напечатана впервые полностью в нашем издании. Датировке более точной не поддается.

— Путята не указал, когда произошла ссора Пушкина с Лагренэ; Ефремов (изд. Суворина, т. VII, стр. 669) отнес записку к 1836 г., а П. И. Бартенев («Русск. Арх.» 1903 г., № 10, обл., стр. 2) исправил эту датировку на 1828 — 1829 г.; Акад. изд. (т. II, стр. 83) отнесло записку ко времени второй половины 1828 —первой четверти 1829 г.; мы относим к июлю — октябрю 1828 г. — на основании соображений о времени пребывания Пушкина в Петербурге, о службе Путяты, который в апреле 1829 г отправился уже на войну, и об упоминании о дрожках, на которых пришлось ездить Путяте по делу (ср. В. Вересаев, «Пушкин в жизни», вып. II, М. 1926, стр. 109).

— Николай Васильевич Путята (род. 22 июля 1802, ум. 29 октября 1877) был питомец Муравьевской школы для колонновожатых, где, по выражению П. И. Бартенева, «вместе с военными и математическими познаниями он получил живую любознательность, но при том в счастливом сочетании с строгою отчетливостью мыслей и с привычкою отвлекать существенные стороны явлений от мелочных и побочных подробностей» («Русск. Арх.» 1878 г., кн. I, стр. 125). Службу начал он в марте 1820 г. в Свите е. в. по квартирмейстерской части (т.-е. в Генеральном Штабе), в ноябре же 1823 г. перешел в л.-гв. Конно-егерьский полк и был назначен адъютантам к Финляндскому генерал-губернатору А. А. Закревскому, при чем в 1826 г. перевелся в л.-гв. Уланский полк; во время службы в Финляндии Путята сдружился со ссыльным поэтом Боратынским, с которым позднее (в 1837 г.) породнился, женившись на его свояченице, Софье Львовне Энгельгардт. В апреле 1829 г. он был прикомандирован к Штабу 2-й армии, действовавшей против турок, и участвовал в походах и делах этой кампании, в 1830 г. состоял при Закревском во время его поездки по России для принятия мер против холеры, затем служил в Статс-Секретариате Великого княжества Финляндского — до 1851 г., когда вышел в отставку и в 1856 г. переселился в Москву. Человек большого ума и основательного образования, приобретенного преимущественно благодаря личной любознательности и стараниям, Путята с юных лет тяготел к литературе и ее деятелям, был, в начале 1820-х гг., участником известного кружка С. Е. Раича, где сблизился с Одоевским, Вяземским, Погодиным, Языковым, Веневитиновым, Шевыревым, Киреевским и другими писателями, в Петербурге вращался также в литературных кружках Плетнева, Жуковского, Вяземского, Одоевского, графа Соллогуба. После переселения в Москву он был избран членом (1862), а затем (с 1866 до 1872 г.) и Председателем Общества Любителей Российской Словесности. О его литературно-научной деятельности см. статью Б. Л. Модзалевского в «Русском Биографическом Словаре», т. П. — Р.

Перевод: «Когда я подошел вчера к одной даме, разговаривавшей с г. Лагренэ, последний сказал ей довольно громко, чтобы я услыхал: «прогоните его!» Будучи вынужденным просить объяснения этим словам, прошу вас, милостивый государь, соблаговолить съездить к г. Лагренэ и переговорить с ним по этому поводу. Пушкин». На обороте: «Господину Путяте. Просьба об ответе».

— Лагренэ был секретарем Французского посольства в Петербурге. Н. В. Путята в записной книжке своей, рассказывая о знакомстве с Пушкиным в сентябре 1826 г. и о последующих с ним сношениях, пишет: «Не хвастаюсь дружбой с Пушкиным, но в доказательство некоторой приязни его и расположения ко мне могу представить... одну записку его на французском языке. Пушкин прислал мне эту записку с своим кучером и дрожками (курсив наш). Содержание записки меня смутило, — вот она [приведен текст]. Я тотчас сел на дрожки Пушкина и поехал к нему. Он с жаром и негодованием рассказал мне случай, утверждал, что записка написана им в такой форме, так церемонно именно для того, чтоб я мог показать ее Лагренэ, и настаивал на том, чтоб я требовал у него удовлетворения. Нечего было делать: я отправился к Лагренэ, с которым был хорошо знаком, и показал ему записку. Лагренэ, с видом удивления, отозвался, что он никогда не произносил приписываемых ему слов, что вероятно Пушкину дурно послышалось, что он не позволил бы себе ничего подобного, особенно в отношении к Пушкину, которого глубоко уважает, как знаменитого поэта России, и рассыпался в изъявлениях этого рода. Пользуясь таким настроением, я спросил у него, готов ли он повторить то же самому Пушкину. Он согласился и мы тотчас отправились с ним к Александру Сергеевичу. Объяснение произошло в моем присутствии, противники подали руку друг другу, — и дело тем кончилось. На другой день мы завтракали у Лагренэ с некоторыми из наших приятелей» («Русск. Арх.» 1899 г., кн. II, стр. 353).

— Лагрене (Thèodose- Marie -Melchior-Joseph de Lagrené, род. 1800, ум. 1862) в 1823 — 1825 и 1828 — 1830 гг. жил в Петербурге, состоя при Французском Посольстве; в 1834 г. он из Петербурга был назначен Французским министром-резидентом в Дармштадт; до выезда своего к месту нового служения он женился, 4 сентября 1834 г., на любимой фрейлине великой княжны Марии Николаевны — Варваре Ивановне Дубенской, — «птичке-Дубенской», как называл ее князь П. А. Вяземский, питавший к ней, как и А. И. Тургенев, нежные чувства. Жуковский также хорошо знал фрейлину своей ученицы; в 1847 г. он писал из Дармштадта А. С. Хомякову, что видается с Лагренэ редко: «он умен и любезен, но этот французский персифлирующий, бессовестный ум, проникнутый каким-то общим всякому французу, — и умному и глупому, — остроумием, как халат немецкого профессора — табачным дымом, мне не по нутру; при нем как-то сам тупеешь и холодеешь, и сердечное убеждение не участвует в том, что уста глаголют» (Соч., изд. 7, т. VI, С-Пб. 1878, стр. 639 — 640). Пушкин внес имя Лагренэ в список лиц, которым намерен был послать новое (1829 г.) издание своих «Стихотворений» (см. «Русск. Стар.» 1884 г., т. XLIV, стр. 351). П. И. Бартенев неуверенно сообщает, что Лагренэ переводил на французский язык стихи Пушкина («Русск. Арх.» 1866 г., ст. 1074).