Скачать текст произведения

Воспоминания П. В. Нащокина с поправками Пушкина


ВОСПОМИНАНИЯ П. В. НАЩОКИНї
С ПОПРАВКАМИ ПУШКИНА

  Текст Нащокина                  Текст Пушкина

  Любезный Александр Сергеевич!     Любезный Александр Сергеевич!
Покорствуя твоему желанию, я      Повинуясь твоему желанию, я начал
начал писать свои записки от      свои воспоминания от самого
самогЕ рождения. Оно, кажется, и  рождения. Оно, кажется, и мудрено
мудрено помнить свое рождение, но помнить свое рождение, но
я оправдываюсь следующим:         рассказы, слышанные в детстве,
  Ребенок, занимаясь в углу       так сильно врезываются в память
игрушками или пересыпая из        нашу, что впоследствии нам
помадных банок песок в кучу и     кажется, что мы были свидетелями
обратно, не взирая на его         всего, о чем в самом деле мы
наружное равнодушие ко всему      только слышали.
постороннему, всё слышит, что       Толки мамушек и нянюшек первые
говорят кругом его, внимание у    поражают ухо ребенка; толки эти
него не затмено воображением, и   более или менее ограничиваются
рассказы, слышанные в детстве,    пересудами и сплетнями, страшными
так сильно врезываются в память   рассказами и разговорами о
ребенка, что в последствии        детском белье. Сплетни не
времени нам представляется, что   оставляют в ребенке впечатлений.
как будто мы были самовидцами     Несмотря на то, что всем
слышанного.                       окружающим нас строго было
  Оправдался еси?!                запрещено пугать нас ведьмами,
  Я был не один у своих           лешими, домовыми, няньки все-таки
родителей, а потому, исключая     иногда говорили о них между
моей няни, были еще другие, и их- собою, и эти россказни сильно на
то россказни первые поражают ухо  меня
ребенка; толки эти более или
менее ограничиваются: пересудами
или сплетнями, разговорами
страшными и разговорами о детях.
Первые не
оставляют в ребенке впечатлений.  подействовали. Здесь-то я полагаю
Впечатления разговоров страшных   корень склонности моей к
сильны. Несмотря на то, что       мистицизму и ко всему
мамушкам, нянюшкам и всем         чрезвычайному. Я как теперь
окружающим нас строго было        помню, что няня моя, желая
запрещено пугать нас ведьмами,    заставить меня скорее заснуть,
лешими, домовыми, они все-таки    стращала всегда какою-то Ариною,
иногда рассказывали о них друг    которая и теперь осталась для
другу, и эти россказни сильно на  меня каким-то знакомым
меня подействовали, и здесь-то я  фантастическим лицом. В жаркую,
полагаю корень склонности моей к  лунную ночь бессонницы я,
мистицизму и ко всему             казалось, сквозь занавес видел ее
чрезвычайному. Вот первое         сидящую подле моей кровати; я от
обстоятельство действия           страха закрывал глаза и засыпал
отвлеченного страха: я как теперь поневоле, к великому удовольствию
помню, что няня моя, желая        моей нянюшки.
заставить меня скорее заснуть,      В 1800 ли, 801, 802 ли году я
стращала всегда какою-то Ариною,  родился, утвердительно не знаю;
которая и теперь осталась для     причина впоследствии откроется;
меня каким-то фантастическим      но знаю верно, что это было с 14
лицом. В жаркую, лунную ночь      на 15-е декабря за полночь. Отец
бессонницы я, казалось, сквозь    мой выпил рюмку мадеры с
занавес видел ее сидящую подле    крепостным подлекарем, вывезенным
моей кровати, и страх заставлял   из Польши жидком; в сертучке —
меня невольно смыкать глаза, и    маленьким, худеньким, черненьким,
тем вынуждался столь желаемый для с впалыми сверкающими глазками,
нянюшки сон дитяти. Последний     курносым и с ямочкой на
разряд их толков оставляет в нас  подбородке. Мадеру подавал
неизгладимое впечатление рождения буфетчик Севолда, толстый,
нашего со всеми слышанными        румяный, белокурый, среднего
подробностями и некоторое,        роста, в голубом фраке, в красном
впрочем весьма неясное, понятие о камзоле, обшитом галуном, в
предпочтении или расположении     чулках и башмаках. Я еще помню
родителей наших к кому-нибудь из  этих людей и камзолы и сертук
нас. Отец мой, кажется, очень     того и другого. Во время моего
меня любил; о расположении же ко  появления на свет отец мой был в
мне матушки теперь говорить       чекмене, заменявшем у него наши
совсем не для чего; из записок    нынешние халаты, но достоверными
моих оно лучше видно.             были плисовые сапоги, ибо, как и
  В 1800 ли, 801, 802 ли году я   все баре того времени, он имел
родился, утвердительно не
знаю; причина впоследствии сама
откроется; но знаю верно, что это
было с 14 на 15-е декабря за
полночь. Отец мой выпил рюмку
мадеры с крепостным и домашним
подлекарем, вывезенным из Польши
жидком; маленьким, худеньким,
черненьким, с впалыми сверкающими
глазками, курносым и
с впадиной на подбородке, в       подагру. Севолду описал я в знак
сюртучке. Мадеру подавал буфетчик благодарности, он с удовольствием
Севолда, толстый, румяный,        рассказывал мне о подробностях
белокурый, среднего роста, в      моего рождения. Он еще жив, но
голубом фраке, в красном камзоле, рассказы его я помню с шести или
обшитом галуном, в чулках и       семи лет; вспотев от беганья в
башмаках. Это всё я помню потому, саду в деревне, я прибегал в
что помню этих людей и камзолы и  большую столовую, чтобы
сюртук того и другого. Во время   освежиться, и заставал его в том
моего появления на свет отец мой  же наряде, сидящего с чулком в
был в жупане, заменявшем у него   руках у подъемного большого окна,
наши нынешние халаты, но          заставленного бутылями с уксусом.
достоверными были плисовые        Он спрашивал меня, скоро ли
сапоги, ибо, как и все баре того  выйдет из саду маменька? довольно
времени, он имел подагру. Об отце ли я набегался? скоро ли вырасту?
доскажу после; Севолду же описал  когда буду настоящим барином? а
в знак благодарности, он с        там, не заботясь о том, слушаю я
удовольствием рассказывал мне о   его или нет, рассказывал о том
подробностях моего рождения. Он   времени, когда я был еще меньше,
еще жив, но рассказы его я помню  когда и как родился.
с шести или семи лет; взопревши
от беготни в саду в деревне, я
прибегал в большую столовую,
чтобы освежиться, и заставал его
в том же наряде, сидящего у
подъемного большого окна,
заставленного бутылями с уксусом,
с чулком в руках; с вопросом;
скоро ли выйдет из саду маменька?
довольно ли я набегался? скоро ли
вырасту? когда буду настоящим
барином? а там, будто
разговаривая с самим собою,
рассказывал о том времени, когда    
я был еще меньше, когда и как
родился.
  Итак, я родился в Москве, в
собственном доме, на Полянке, в
приходе у Косьмы и Дамиана;
крестила меня старшая сестра с
родным дядею по матери Я. Я. М. и
с приехавшим в ту же ночь
мелкопоместным соседом Н. П. О.,
которому вверен был присмотр
Ростовской вотчины, впоследствии
доставшейся мне, теперь же мною
проданной. Все эти упомянутые       Все упомянутые лица
лица, кроме Н. П. О., имели
значительное влияние на мою
жизнь.

  От появления моего на здешний     От появления моего на свет
белый свет до того времени, как
начну лепетать и помнить, займусь
описанием происхождения нашего
рода, некоторых предков и
познакомлю тебЫ с моим отцом.
Виновник нашего бытия в России
был какой-то выходец из Италии
Дукс и Владетельный князь, как
значится в российском гербовнике;
он прибыл в Россию весьма давно,
вероятно в гости к какому-нибудь
удельному князю. Из потомства
его, а из предков моих
замечателен был при царе Алексее
Михайловиче Афанасий Лаврентьевич
Ордин-Нащокин, царственныя
большия печати и государственных
великих дел оберегатель.* Родной    
дед мой был человек также весьма
замечательный; сведения об нем
теперь собираются и скоро
появятся в свет. Что касается до
меня, то я мало слышал о нем,
слышал только, что по предложениЪ
императрицы Анны Ивановны
окружающим ее вельможам
арестовать Бестужева ни у кого из
них недостало на то твердости
духа, так был силен Бестужев в
предпоследние минуты своего
владычества, и императрица
возложила сие поручение на деда
моего Василия Александровича
Нащокина, который и исполнил оное    и исполнил оное.
с надлежащим успехом. Общая молва
о нем говорит, что он был человек
умный, честный, тверд и быстр в
исполнениях.
  Отец мой был человек славный; я не
только люблю его
память, но даже и тех, которые
знавали и помнят его. Я его очень
люблю. Его давно нет в живых; я
остался после него пяти лет, но,
несмотря на то, он часто служит
для меня большим утешением. Он
был человек достойный, в полной
силе слова, и потому чувство, что 
я сын хорошего отца, удерживало   
меня от многих дел такого рода,   
где с пылким сердцем и с          
раздраженным воображением не      
мудрено было увлечься к весьма    
худому. Нередко в самых трудных        Нередко в самых трудных
обстоятельствах жизни, когда, со     случаях жизни, когда, со всею
всею твердостию характера, не в      твердостию характера, не был я в
силах довольствоваться сам собою     силах довольствоваться сам собою
и ищешь к пособию какого-нибудь      и искал помощи у другого
сильного средства в отношении        существа, то этим
нравственном в другом существе,      покровительствующим существом для
то этим существом для меня никто     меня был мой отец. Объяснить это
не был кроме отца моего.             я могу только примером: истощив
Объяснить это я могу только          все способы к преодолению какого-
примером: истощив все способы к      нибудь неприятного
преодолению какого-нибудь            обстоятельства, выбившись из сил,
трудного обстоятельства,             я ложился спать
выбившись из сил, я ложился спать
(конец дня я полагаю некоторым      
образом концом всякому делу) и,
засыпая в таком расположении,
всегда видал во сне отца моего,
чаще будто возвращающегося
издалека после долгого отсутствия
в свое семейство каким-то
неопределенным лицом, и тут же
тягость забот с меня спадала, и
хотя во сне, но с чувством любви
и покорности я полагал уже себя
под покровом существа
сильнейшего, и этот душевный
покой сновидения возобновлял во
мне силы и надежды на самом деле.    силы и надежды.
С самого малолетства до сих пор
ни в товарищах юности, ни в
товарищах по службе, ни теперь в
связях знакомства и родства,
никогда я не находил ни помощи,
ни истинно полезного совета. Из
тысячи людей, вмешивающихся в
мои обстоятельства и дела, я никогда над чем бы я уже сам не ломал
не слыхал ни от одного чего-         себе головы, где нужно было не
нибудь нового, над чем бы я уже      советовать, а действовать, там их
сам не ломал себе голову и где       не было; если и бывали, то за это
самым трудным было не советовать,    я всегда поплачивался терпением и
а действовать, за что никто из       душевным неудовольствием, а чаще
них не брался, а если и брался,      всего деньгами.
то за это я всегда поплачивался
терпением, душевным
беспокойством, а чаще всего
деньгами; и потому, решительно
могу сказать, что в сей жизни я
никому и ничем существенною
пользою не обязан. Получа от отца
достояние и оставшись после него
в таком возрасте, в котором
только возможно помнить детское
чувство привязанности,
зависимости и ласку его, не
мудрено, что я сохранил к нему
одному несомненное чувство
предпочтения моим способностям и
силам.

Сноски

* ™«Знаменитый сановник сей, чуждый своекорыстия, почестей и отличий, подвизался на поприще государственного служения из одного только желания быть полезным, и для цели сей жертвовал всеми на то правами человеческого честолюбия, которое нередко увлекало даже умнейших мужей». Вот об нем одно из исторических известий.

Примечания

  1. ВОСПОМИНАНИЯ П. В. НАЩОКИНЬ
    С ПОПРАВКАМИ ПУШКИНА

    Сделаны в 1836 году. Опубликованы в 1936 г. Являются образцом редакторской работы Пушкина над рукописью. Самая идея писать воспоминания в виде писем дана Нащокину Пушкиным (см. письмо Пушкина от 2 декабрЫ 1832 г.). О Нащокине и его мемуарах см. «Записки П. В. Нащокина, им диктованные в Москве 1830 г.» (стр. 156).